— Неужели тебе никогда не хотелось взглянуть на неё, приласкать, поговорить, ведь это твоя кровь? Ты же не такой, откуда взялась эта равнодушная жёсткость? Ты ж был стеснительным. А стеснительные не бывают намеренно грубы. К тому же, ты любил меня?… Хоть фотографии посмотри. Она так на тебя похожа…
Он оборвал её стенания. Не произвольно сильно опустив ладонь на стол. Получился хлопок. "Надо же, ещё комедию ломает. Уверена, на все сто, что я не был в курсе… Но сейчас — то… Должно быть всё ещё при обязанностях. Молода, красива, а в госпитале достаточно высокопоставленных чиновников полёживает. Как Люлю не скажет: лопухов хватает. Каждый второй с ослиными ушами. Все мужики, как под копирку. Помнится немецким офицерам подполье тоже красавиц подсовывало. Приём примитивный, заезженный, но верный. Все знают, что в мышеловке сыр не простой, но лезут в неё. Нет на прямой, откровенный разговор идти нельзя. Интуиция предостерегает: открываться и подводить человека тоже. Серову подставлять опять же жаль. Обещал. Хотя за её фокусы не грех влепить затрещену… Я Люлю и то ничего не сказал. Пусть болтает что хочет. Другого шанса я ей больше не дам. К тому же, похоже на то, что она воображает себя целиком во всём правой. А ведь на нас поровну вины перед Юлией, Адой и той… малышкой. Да и кто не дал мне стать для неё отцом, если не она сама". Надо признать, что он только сейчас ощутил себя виноватым перед девочкой. А раньше была одна злость. За что злился? Да разве мало. Например, за то, что родилась девочкой поломав все его планы. За то, что своим появлением доставила ему массу неприятных минут. За то что глупо подставился и чуть не потерял Юлию. За вздрагивающую губу Ады. Опять же, себя виноватом перед семьёй не большая радость признавать. За объяснения и слёзы жены, за упрёки и стыд перед Адой. За то, что каждая свинья считает теперь вправе его этим тыкать. Их много набиралось этих за. Он про неё такую виноватую перед ним не хотел думать, вспоминать. Её существование напоминало о совершённом им грехе и давало в руки его недоброжелателей плётку бить этим по нему. Всё бы изменило, если б ему её отдали, но судьба вывернула иначе. И вот вчера после слов Юлии он действительно почувствовал себя виноватым перед девочкой. Ведь, если б ни его бред получить сына… Ничего бы этого не было. Хотя факт выбивания фамилии подпортил подаренное ему женой впечатление, а что если это не ход "воробышка", а девочка захотела её иметь? Тогда что же из неё такое выросло? Глупый вопрос. Такое же создание, как и мама. А что ты ожидал? Скорее уж, Люлю поддерживала маленькую надежду, что однажды девочка придёт сама и скажет: "Я хочу быть вашей дочкой".
Избавляясь от наседавших мыслей он вернулся к сидящей напротив действительности. Стараясь не давать волю уж слишком воинственным интонациям и речам, контролируя слова он заговорил:
— Любил? Это в нашем случае называлось иначе. Мои чувства соответствовали ситуации, точно так же как и твои расчёты. Мы квиты. Да и это совершенно не подходящее место и случай для фронтовых воспоминаний. Я такой, какой есть. И потом, к чему этот разговор. Между нами с самого начала было всё до мелочей обговорено. На эту роль ты согласилась сама и с большой охотой. Иллюзия любви, потребность, это не любовь. Твоё ППЖ я всеми силами сглаживал… Игра устраивала нас обоих. К тому же, мы оба помним: ребёнок, только твоя ошибка. Я сопротивлялся, как мог. (Он говорил о том, что было ей известно и не собирался больше оголяться) Опять же, мы с женой предлагали неоднократно отдать нам девочку, ты воспротивилась. Какие теперь претензии. А равнодушие, как ты не скажешь, скорее всего, защитная реакция мужчины на женскую хитрость. Фотографии? Пустое. Чай не за тридевять земель живём. Захотел бы съездил, увидел. Только зачем. Я предлагал. Вы не захотели, чтоб у неё был отец. Так что уж теперь… Поверь, я понимаю, что девочка не виновата, но кроме раздражения к этому ребёнку, добытому обманом, у меня ничего нет. А сейчас ещё и презрение. У меня есть на это основание: из меня выбивают фамилию и признания. Фамилию маршала ей хочется носить, пусть носит. Яблоко от яблони не далеко падает. Ты время зря не теряла взрастила себе достойную замену. Если у тебя ко мне всё, то кончим на этом нашу горячую встречу и пылкие воспоминания. Вытрем слёзы умиления и отправимся по своим делам. У меня плотный график работы и совершенно нет времени. Если возникнут вопросы, перезвонишь моему адъютанту. Я предупрежу, чтоб соединили. Куда требуемые справки завезти?
Она вытаращилась на него с таким видом, словно никак не могла представить такой финал. Ей очень хотелось съязвить, что он верно понял ситуацию, но язык прилипнув к нёбу не желал отлепляться.
Он был не пробиваем. Сидел, как монолитная скала. Вопросительно смотря ей в глаза, ждал ответа. Гляделки кончились ничем. Трюк не удался. Никто не уступил.
— В школу дочери или ко мне в госпиталь, — ответила она поражённо. Такой лёгкой победы Галина не ожидала.
— Хорошо. — Припечатал он папку на столе, решительно поднимаясь. "Поговорили и будет!"
— Очень любезно с твоей стороны. Это не совсем то, что я хотела… — цедила она, но тоже поднялась.
— Что могу…,- обронил он ледяным голосом, потянувшись за листком бумаги и что-то быстро записывая. — Или ты хочешь подать на элементы?
Он пытался острить, соглашался опять же совсем, зная, что пошлёт водителя, а не поедет ни в коем случае сам. Теперь он видел её даже маленькие уловки. Чтоб зацепить мужика женщине необходимо обладать чем-то большем, чем игра. Он не влюбился в неё тогда, тем более неприятна она была ему сейчас. Рутковский посчитал это финалом, но она всхлипнув проныла, что виновата и что любит его по- прежнему, а ещё будет его ждать!
Рутковский чуть не рассмеялся. Это уже было слишком. Про какую любовь эта женщина говорит? Да она понятия не имеет что это такое! Перед войной не успела, а потом поняв, что ей не на что рассчитывать, из бесконечного поиска не выходит. Отвечать не стал, просто наблюдал. Под конец даже любезно осведомился:- "Чем я ещё могу помочь?" Напоследок: она фальшиво улыбалась, он фальшиво бодрился. Вышла, хлопнув за собой дверью чуть более громко, чем следовало. Он понял причину салюта. Так был выражен её безмолвный протест. Фу-у!
Они разошлись, взаимно недовольные друг другом. У обоих были на то причины. Она шла и глотала слёзы. Пусть вырвала фамилию, но по большому счёту суета бестолковая — цели поставленной не добилась и в личном плане проиграла опять. Разве что нервы ему потрепала. Усмехнулась: "встреча выглядела благопристойно и даже чересчур невинно".
Он оторвав взгляд от двери, улыбнулся сам себе. Получилось! Выпроводив посетительницу хоть и спокойно, но напористо, подошёл к столику с графином. Налил себе в стакан воды и выпил её жадными глотками. Потом вернулся устало брякнувшись в кресло. Посидев минуту в покое, принялся искать, рассованные Юлией по карманам таблетки. Опять встал налил из графина в стакан воду, запил лекарства: "Боже, какая гадость!" Сел на место. Подпёр голову руками и задумался. В голове прыгало: "Господи, какой же я осёл, как меня Люлю терпит. Юленька права, она не отстанет от меня до смерти, ещё и на костях спляшет. А любовь такую сочинит, что десять писателей не справятся. Это только начало. Подставился сам, семью подставил… Сталин знал всё это оттого и желал Юлии терпения". Посидел, отдохнул, немного отпустило. Но работать уже не мог. Там просили интервью из газеты, надо дать. Может это отвлечёт. Врага гнали с горячим сердцем и чистыми помыслами. Трудное время, но в нём ему было легче. Цель была, а сейчас все бестолково суетятся, грызутся, рвут друг у друга… Единственно незыблемым стержнем осталась — семья и, слава богу, что у него хватило ума её не потерять.