Народ потянулся в купе Петровича.
— Пошли, пошли, шевелитесь, а то остынет всё, — торопила Галя.
Я умоляюще посмотрела на Ивана.
— Ладно, лежи, тебе простительно, я принесу сюда, что ты хочешь? — смилостивился он.
Я, устроившись в подушки так чтоб видеть окно, сложив руки на коленях, посматривала на Галину. Та стояла рядом со столиком и подавала мне какие-то тревожные знаки. Я кивком дала ей понять, что уловила её старания и пора бросить бы ей сигналить. Проводив Ивана недоумённым взглядом, она повернулась ко мне:
— Что он этим хотел сказать?
— Только то, что я беременна. Будь добра, подай мне сока.
— Неужели?
— Ты чего светофорила?
— Ой, Ксюха, я с тобой пошептаться хотела, ты как не возражаешь? — восторженно шевеля губами, она налила мне в чашку апельсинового сока.
— Валяй, шепчись, что там у тебя?
— То, что и у тебя… ты меня понимаешь?
— То есть? — оторопела я. Её слова с трудом доходили до моего сознания.
— Беременная я, а что делать не знаю… Не убереглась, кто ж знал про такой футбол. Голова пухнет от дум. Вот.
— Петрович знает?
— Упаси бог. — Замахала она руками.
— Так скажи, сковорода без крышки.
— Да-а, а вдруг он заругается и бросит меня… Опять же Петька жених, стыдно.
— Петровичу сказать и немедленно.
— Прям счас что — ли?
— Вечером. Петька перебьётся. У него другим голова занята.
— А если Петрович осерчает? Он ведь такой учёный… одержим желанием выяснить в чём заключается смысл жизни…
— Обрадуется. А смысл все ищут… Это у него хобби. К плутаниям в экономике. К тому же, одно другому не мешает. Родишь ребёнка, найдётся и смысл. Такой тебе мой сказ.
— Ты думаешь?
— Уверена.
В дверях с тарелками появился Иван. Галина вскочила и, не оглядываясь, унеслась.
— Чего это с ней?
— Сначала поем, потом скажу.
— Ксюха, не шали…
— Ладно. Уговорил.
— Уговорил? Выдавил…
Мне безумно нравится, когда он на меня так смотрит, и я тяну время. Пусть смотрит. Каждый раз словно голодный удав. Невзначай, больше, жарче. Огненный омут. Я испаряюсь, вернее я безвольно перетекаю к нему в руки, губы, глаза… Раз поморгал, улыбнулся и меня нет. Я глупо улыбаюсь. А он, выхватив эту мою глупую улыбку, каждый раз безошибочно раскалывая меня начинает сопеть и брать мою душу в оборот. Но на этот раз я мотая усердно головой сбрасываю оцепенение и пытаюсь срочно уткнувшись в тарелку что-то сжевать.
— Жуй уж, — хрипит он, уткнувшись мне в плечо. — А то травит себе…
— Галя родит Петровичу ребёнка, — не к месту выдаю я информацию.
Так и есть, он ухватывает не сразу.
— Что?
— Похоже, Петрович будет отцом, — повторяю я и провожу пальчиком по его небритой щеке.
— Вот это номер. Петрович — то в курсе?
— Пока нет. Полагаю, вечером обрадуется.
— Как бы с рельсов не сошёл…
— Подстраховать хочешь? — прыснула я.
— А ты думала, вдруг ему не слабо за поездом пробежаться…
Почти неделя дороги. В другое время нас вымотало бы это, а сейчас само то. Мы должны были остыть и успокоиться. Чтоб вернуться домой нормальными людьми и не распыляясь взяться за дело. Все знали, сколько получит каждый, как потратит и на что пойдёт оставшаяся львиная доля. Полностью доверяли Ивану и Петровичу. Не переживали — прогорят, так всё равно же ничего подобного никто не имел, не с чего и в транс впадать. Так бывает, когда люди не зацикливаются на звоне монет, а окрылённые одной идеей хотят слышать хруст купюр. Все знают, что большая часть заработанных банком денег пойдёт в учреждённый ими благотворительный фонд… Решили, что Настя будет жить, чтоб не наломал Петька дров, пока у нас с Иваном. Ей наймём репетиторов и введём аккуратно в жизнь…
Она замолчала. Я поняла, что рассказ подошёл к концу. А мне ужасно хотелось продолжения… Мы посидели молча.
Солнце садилось. Осень осыпала дорожки листвой. А незнакомка говорила и говорила. Она слушала с удовольствием, то и дело поправляя свою отваливающуюся челюсть. Они проговорили до приезда статного, респектабельного мужчины. Он шёл по тропинке, держа мальчика за руку. Её собеседница, как-то вмиг засветилась вся и поднялась.
— Это мои Иваны. — Представила собеседница.
Она кивнула, что поняла. Иван, а это был он, прижал жену к себе, нежно коснулся уголков губ, что-то шепнув на ушко заставил загореться кумачом щёчки. И так искрящиеся счастьем глаза вмиг вспыхнув, засветились фонариками. Заглянул в коляску и, взяв малышку в розовых кружевах на руки, доверил коляску вести сыну.
Они ушли, а она осталась на скамейке. Ей не хотелось выходить так просто из этой истории. В ней намешано всего: жуткого, невероятного, смешного. Но настоящей божьей и земной человечности, а ещё бабьего счастье больше и оно, завораживая, не отпускало. И что там говорить, она очень надеялась, что когда-нибудь услышу её продолжение. Хоть и знала, что эта необычная женщина больше никогда не придёт в этот парк, но очень надеялась: возможно, судьба ей подарит иную встречу.
В жизни приходилось видеть свадьбы на тридцать машин с многочисленными гостями, а потом делёж подаренных тарелок с оскорблениями и судом. Ненавистью полыхающие глаза и несчастные дети. Страшно при этом слышать, что все говорят о любви. А ничего общего с ней тот грохот не имеет. Любовь любит и предпочитает тишину. Она не о влюблённости сейчас говорит и не о инсценировке или иллюзии любви — это совсем другое, а именно о любви. Любовь не часта, но в этом виноваты люди сами. Любить отпущено всем, просто все почему-то спешат, гоняясь за призраками впопыхах проскальзывая мимо цели, а потом кусают локти. Или хватают любое, лишь бы ухватить. Наверное, в самом начале пути нужно каждому решить, что он хочешь от жизни: счастья или денег. А жизнь не длинная, человеку отведён небольшой отрезок времени и не надо торопиться всё успеть, не успеет никто ни за что. И её отрезок тоже подходит к концу. Ей трудно смириться и жаль себя. Как и у многих передо ней разбитое корыто. Поэтому ей хочется попросить всех кто в самом начале пути — выберите счастье. Не ошибётесь.
15 октября 2007 г.