"Всё равно уеду, иначе пропаду", — встаёт на дыбы упрямец.
"Плюнь. Без него тоже пропадёшь, любовь сожжёт…".
"Но как он мог, это не по — христиански. Я не заслужила к себе такого отношения".
У подъезда останавливаюсь. Перебранка во мне затихает. Поднимаю глаза на окна, горит свет, значит, Ада уже дома. Мучаю себя, терзаюсь, а ему это просто не нужно, он спокойно живёт своей жизнью в которой мы только по обязанности… Всё-таки хорошо, что он на Брянском фронте, там тишина. Если б он был под Сталинградом… О, нет! Сердце моё от одной мысли разорвалось от страха. Там такая каша, похлещи ещё чем под Москвой. Кажется там Донцов какой-то командует. Только не понятно, как Костя на том Брянском направлении выдерживает… Запросто убежать может, как мальчишка, в пекло. Он такой. Без живого дела изводится весь. Почему-то давно не приезжал. Может, обиделся или с "воробушком" определился, забрал её к себе и в счастье купается… А к нам просто не заходит. Сердце перевернулось и кольнув плюхнулось на место. На минуту вспомнился Костя: высокий, стройный, подтянутый с красивым лицом, ему 46, а разве дашь. При его появлении не могу не улыбаться, кажется, солнышко одарило своим присутствием и всё вокруг становится светлее и чище. Я привалилась к стене лбом и заскрежетала зубами. Жизнь скакалочка — выиграл, проиграл… Я проиграла. Проигрывать тоже надо уметь.
Подошла соседка.
— Плохо?
Я качнула головой. Не сплю, не ем, и хуже всего, что в этом мире для меня больше не существует никакой опоры.
Та обрадовано затарахтела:
— Ещё бы не было плохо, после тех коленец, что выкидывает твой благоверный было хорошо. — Я пытаюсь вырваться из её клешей и уйти. Она придерживает меня всем туловищем и продолжает:- Вы всем казались лучшей супружеской парой. Мы молились на вас… Плохо. Поплачь в моё плечо. Нет ничего лучше, чем поддержка другой женщины.
Упаси Бог! Я делаю глубокий вздох. Только не твоей, милочка! Ни за что не доставлю удовольствия этой идиотке: ни моей боли, ни злости она не увидит. Я улыбаюсь и не моргнув глазом вру.
— Не живите сплетнями. Мы и сейчас вместе. Нам хорошо в семье.
— Ну уж ты скажешь?! — сказала, но не отпустила и за рукав цап. — О нём много сплетничают. Очень много, это нехорошо.
— Много, — соглашаюсь я, но резко добавляю:- Много, и всё неправда. Врут, потому что он самый красивый, самый талантливый, самый лучший…
Нет, ей меня не добить, ни за что!
Она в нокауте. Клещи на минуту расходятся. Мне хватает, чтоб нырнуть в подъезд. Вот и квартира. Там я сама с собой и своим горем одна, без посторонних глаз. Ада не в счёт, она часть всего этого.
Услышав поворот ключа в двери, Ада отложив уроки, встретила меня в прихожей.
— Ты чего так поздно сегодня, посмотри на себя, еле на ногах держишься?
Я ответила на её поцелуй и выдавила из себя первое же что пришло на ум.
— На Сталинград паковали. Что там слышно новенького?
Адка прижавшись ко мне тут же отрапортовала:
— Идут кровопролитные бои. Мам, папа письмо прислал, ты б прочитала.
Отворачивая от неё лицо, словно делаю, что-то нехорошее, я прошептала:
— Незачем. До конца четверти доучиваешься, и мы уезжаем. Так будет правильно.
Дочь замерла, помялась, теребя в пальчиках воротничок моей блузки и поймав мой взгляд осторожно заговорила:
— Мамуль, ты не торопишься? Он так просит тебя хоть словечко написать… Прочитай, что тебе стоит, ведь это ж только письмо. Вспомни как сама же говорила: "Путь гнева- путь ошибок". Не делай их.
Я посмотрела на неё и отвернулась. Она права. Но не надо чтоб она видела метание в моих глазах. И я сбиваясь шепчу:
— Во мне опять всё будет бунтовать, а горечь, получив свободу, отравит разум. И квартиру надо освободить ему. Нам здесь нечего делать. Пусть привозит свою принцессу и не мыкается по чужим углам. Наверняка где-нибудь в гостинице перебивается… Не надо ему мучится. Пусть живёт.
— Мамуля, о чём ты? — обняла горячо Ада. — К тому же его могут убить, он непременно полезет там на передний край и в атаку.
Я уставилась в стену и промямлила:
— Там пока тихо. Я слежу за сводками. Он же остановил на своём участке наступление фрицев, Брянский фронт стоит.
Ада с сожалением покачала головой и терпеливо принялась объяснять:
— Я ж просила тебя прочитать хоть одно письмо… Отец давно в Сталинграде. Он уехал туда от нас. Его Сталин вызвал и срочно отправил в самое пекло.
Стоять я не могла, из меня ушла жизнь. Нащупав стул, я присела.
— Адуся, какой Сталинград?
— Мам, сама подумай разве, он мог оказаться в такой час в ином месте…
— М-м-м… Не мог… Где была моя голова, — я заметалась по комнатам. Вернулась на кухню, схватила с края стола письмо, прочла раз, другой. Ада принесла еще…
— На, читай. Любит он нас, понимаешь, любит и страдает. Война же мам, я и то поняла- нельзя к нему с прежними мерками…
Меня то бил озноб, то палила жара. Господи, я сошла с ума. Идёт такое кровавое месиво. Он опять на самом краю. Он всю жизнь на самом ответственном направлении, именно там, где до смерти один шаг. Мятеж с белочехами, Колчак, Унгерн, сдерживание банд на монгольской границе, конфликт с Китаем, ведь без него прошло только то, что уместилось в его отсидки в "Крестах". Эта война — опять же без него не обходится всё роковое для страны сейчас и не обойдётся в будущем. На меня как затмение нашло. Зачем мне та пустышка, когда речь о Костике идёт. О его спокойствии и жизни. Ему там так тяжело, а я со своими соплями. Ада права. Любит он нас и нельзя ему не верить. Вон же пишет, что безумно скучает и просит уговорить меня написать хоть словечко. А это"…Скучаю, безумно скучаю, хотелось бы и себя запаковать в посылку, но надо гнать эту нечисть". Или это"…Скоро война окончится и всё будет как ты мечтала, как мы хотели, потерпи, моя любимая женщина". Ну не может же это быть неправдой… Если б не нужны были и не любил, то обрадовался бы моему ослиному упрямству и со спокойной душой забыл о нашем сосуществовании. Строчки плыли перед глазами. У меня не пара слов, а целая куча писем. Я отправлю их ему все. Это нежные письма, в них нет боли, и они не засорены ревностью. В них одна тревога за него да любовь. Я писала их навсегда только моему Костику. Пусть читает. Только правда ли всё то, о чём он пишет? — я передёрнула плечами. Чёрная метла горечи опять прошлась по душе. Я не могла понять правда ли это. А что, если всё игра? Меня опять зазнобило. Нужно было остановиться. Стоп, стоп! Сейчас не я главная, а он и мне необходимо принять решение в пользу его… "Любовь дар, её надо беречь", — убеждала я себя. Чтоб не передумать, я вскочила, торопливо начала одевать пальто. Руки не сразу попадали в рукава. Схватив сумочку с пузатыми от писем боками, понеслась к двери.