Хоронить близких больно. Только войну не зарыть с потерями. Она продолжается и впереди тяжёлый, решающий бой.
Командир любого ранга должен учиться уметь предвидеть. Без этого на поле боя трудно. Рутковский всю жизнь старался учиться "седлать" этого коня. Всё сделано, предвидено и просчитано. Осталось самое трудное — ждать. Он сидел теперь, как на иголках. Ждать — это безумно тяжело. Всё тревожнее и тревожнее у него на душе. Поэтому, когда ему донесли разведчики 5 июля, что немецкие сапёры начали скрытно разминировать минные поля, я понял, что не ошибся и это начнётся сегодня утром. Разведка умудрились захватить одного сапёра. Он подтвердил — утром. Странно, но соловьёв в это утро не было слышно. Возможно, они каким-то чутьём уловили напряжение и упорхнули. Скоро всё здесь закачается от грохота снарядов, но… ничего не попишешь: кровушки литься, а весне широко шагать. Он посмотрел на часы. Пленные уверяли, что наступление ожидается в три часа. Через несколько минут здесь начнётся ад. Но куда лучше начать самим первыми. Он повернулся к Жукову. Тот медлил, но глаз не отвёл. Оставался до обозначенного срока час. Сказал прямо и ясно:- "Командуешь фронтом ты, тебе и решать". Рутковский облегчённо вздохнул и приказал 2часа 20 минут командующему артиллерии:- "Открыть огонь. Поехали!" Тысяча орудий ударили по немецким войскам, приготовившимся к наступлению. Он упредил их. Немецкие части были застигнуты врасплох. К 4.30 немцы опомнились и начали артподготовку, а в 5.30 перешли в наступление. Но момент внезапности был потерян. Возле него стояли, окружив кольцом, начальники родов войск и члены военного совета. Их уставшие и осунувшиеся лица вопросом застыли на его персоне. Придётся взбодрить. Спросил: уверены ли они в надёжности своих планов и готовности подчинённых им войск выполнить поставленную перед ними задачу. Прослушав утвердительные ответы, посоветовал им пару часиков отдохнуть, чтоб не мешать своим влезанием в поле деятельности командармов. Впереди нас ждала ещё не одна бессонная ночь. Для наглядного примера пошёл и лёг сам. Глаза закрыл, но какой сон… Хотя сделал всё и сейчас оставалось только ждать. А ждать это самое изнурительное. Он знал, что это такое и преклонялся перед Юлией, жизнь которой состояла из одних ожиданий. Иногда ему кажется, что то стихотворение с которым раскатывается Седова написано именно с его Люлю… Но вот стали поступать донесения от командующих армий. Он достал фотографию жены, разгладил: "Люлю, только ты знаешь, какого напряжения воли и нервов стоило мне это спокойствие и выдержка. Ведь принимается решение не вдруг… Ведь дело не только в том, чтобы взять высоту, город, ворваться в первую линию, смяв врага. Тут ведь надо послать в бой тысячи людей. Война кровавое варево, где путь к победе выстилается жизнями людей. И я должен рассчитать, как сохранить своих солдат и положить, как можно больше противника. Это закон войны. Юлия, милая, если б ты знала, как мне тяжело перед каждым наступлением. Помоги мне, отмоли мой грех. До жути жаль людей, но мы должны, должны идти вперёд".
Настроение у Галины было особенно радостным. "Воробушек" воспряла духом. Постылые будни кончились. Все проблемы, неурядицы, с этого момента приказали долго жить. Он, её звезда и надежда, появился на небосводе вновь. Сердце сладко замирало, и мечты, одна заманчивее другой вновь кружили голову. Так было с самого начала удачно начавшийся такой нужный ей роман, чуть не утонул на мели. Кто б мог подумать, что его сорвут с места и куда-то там перекинут. К тому же, её неловко высунутый язык на счёт Серовой, чуть не испортил всё дело. Казаков рассказывал Галине Павловне, а она ей, что Костя катался к семье почти каждые две недели. Это так скверно! Она места себе не находила от обиды и злости. Вот упрямец, зачем ему та семья. Может, Галя не достаточно умно подошла к этому вопросу, не была настолько нежна и напориста, чтоб навечно влюбить в себя. Не возможно же, чтоб он так был привязан к семье. Мужчинам это не присуще. За Сталинград она была спокойна, там он был ничей. Одни мелочи. По крайней мере, от жены он был далеко. Она, стараясь продлить отношения, писала письма. Но не удачно. Павловна даже придумала передать письмо через Казакова. Галя почти отчаялась и вот судьба даёт ей новый шанс, он рядом, только дерзай. Она плакалась уже Шишманёвой на свой промах. "Ах, эта Седова!" Та утешала, обещала содействие и помощь. Ох, как Павловна права: сверкать ярче чем окружающие, — это так приятно, причём то умение с которым никто не рождается на свет и Галя научится этим премудростям. Она расшибётся в лепёшку, но получит то, что хочет. А хочет она Рутковского. И Казаков не обманул, привёз его, наконец-то. Теперь она его не выпустит из своих коготочков. А семья? Что семья… она в конце концов вынуждена будет примириться с положением вещей. Павловна предложила устроить ужин, причём на природе и пригласить их. Всё получилось. Они сидели вчетвером. Лесная поляна, сквозь изумруд листвы пробиваются золотом солнечные лучи, пели соловьи. Всё просто здорово. Она тоже пела, как хорошо, что он любит песни, для неё это просто находка. Галя выучила весь его любимый репертуар. Было ясно, что угодила, расчувствовался и, прижав к себе, сказал: "Соловушка ты моя!" Вообще-то он на ласку скуп и все его потуги в отношении её носят скорее интеллигентный, сочувствующий характер. Он, пользуется ей, как — будто стесняясь, ещё умудряясь при этом жалеть. Но ей-то какое дело до этого квохтанья, для неё и то неплохо. Что бы дитё не мудрило, лишь бы любило. Такая его телячья маета играет ей даже на руку. Галя совсем было окрылилась и вдруг произошло такое… Казаков опять организовал посиделки на четверых. Теперь они отправились с ответным визитом к кавалерам. Естественно, как всегда ближе к ночи. Они с Галиной Павловной долго тряслись в кузове грузовика и всё же доехали. Вечер обещал быть необыкновенным. Хорошо сидели, но угодили под бомбёжку. Павловну тяжело ранило и через две недели, она скончалась. Галю трясло. Не сразу пришла в себя. Она осталась одна без поддержки. Не обратишься же за помощью напрямую к Казакову. Как некстати её смерть. Придётся действовать напористее самой. Жаль, что сейчас Рутковский надолго будет отгорожен от неё боем. Безвылазно засел на КП и такое будет до конца сражения. Она не может позволить убегать времени в песок. Итак много потеряно. Больше нельзя упускать такую сказочную возможность. Немного было досадно, но что ж с этим поделать, так устроен мир: женщина хорошо может прожить только при одном условии, прилепившись к сильному плечу. За это стоит попотеть. К тому же она может писать ему письма. И она писала, каждый день. О том, как любит его, как ей без него свет не мил, как скучает и ждёт его, беспокоится за его жизнь, верит в победу и их счастливую судьбу и ещё всякую прочую сентиментальную нравившуюся мужчинам чепуху. Она его забрасывала письмами, надеясь, что его совестливость и порядочность даст такому её артиллерийскому обстрелу плоды. Вскоре её труд и усердие были вознаграждены. Ей привезли записку от него. Это правда далеко не то, чего она ожидала, стихи, но уже кое — что, окрыляет. К тому же так романтично начинается. "Моя незабвенная соловушка…" Ах, как красиво! Она ликовала. Ничего, если даже на её пять он ответит одним всё равно будет много.
Ах, как она ошибалась. Планы это хорошо, планы это здорово… Только вот в его семье ничего не предвещало скорой капитуляции. Оружие складывать никто не собирался. Да и он не торопился валяться в ногах и просить её руки…