Его комната, его собственная комната! Пусть особняк давным-давно сгорел, но здесь он всегда чувствовал себя в безопасности. Это настоящая тихая гавань в его памяти, это место в недалеком прошлом было так хорошо защищено, что никто — даже его брат Диоген — не мог туда проникнуть.
Потрескивал огонь в камине, и оплывали свечи на пристенных столиках. Воздух полнился древесным дымом. Пендергаст ждал, и дыхание постепенно приходило в норму. Уже само «купание» в этом теплом свете оказывало целительное действие. Сердце начало замедлять лихорадочный бег. Подумать только, совсем недавно он сидел в этой комнате, медитируя с Констанс, взяв на вооружение новые, невообразимые ментальные силы. Сейчас это казалось ироничным, даже слегка унизительным. Но не важно. Скоро, очень скоро, опасность минует и он опять сможет выйти на свет божий. Ужас имел под собой все основания, та сущность, которая уже поглотила его в физическом мире, почти поглотила и в мире души. Только что он находился всего в нескольких минутах от того, чтобы жизнь, воспоминания, душа — все, что определяло его как человеческое существо, было разодрано на куски. Но эта сущность никогда не проникнет сюда. Не сможет, ни за что и никогда…
Внезапно Пендергаст вновь испытал то же ощущение, где-то на затылке: промозглое, знобящее дыхание холодного липкого тумана, насыщенного запахом мокрой земли и вонью кишащих скользких многоножек.
С криком беглец вскочил на ноги. Оно проникло сюда, в комнату, клубясь, приближалось; на красно-черном лице кривилось в жуткой улыбке ротовое отверстие; зыбкие серые руки тянулись к нему, и движение это было бы нежным, если бы не когти…
Алоиз отпрянул, упал навзничь, и существо немедленно оказалось на нем, терзая самым жутким образом. Трепало и таскало туда-сюда, впивалось и высасывало, пока Пендергаст не почувствовал, как нечто внутри — некая глубинная квинтэссенция его бытия, о существовании которой он даже не подозревал, — начинает вздуваться, отъединяться, деформироваться… И тогда он понял, содрогаясь в страхе и отвращении, что больше нет надежды — никакой.
* * *
Пока опекун лежал на полу у стены гостиной, недвижимый, безмолвный, как смерть, окутанный туманной мглой, Грин сидела, пригвожденная страхом, вцепившись в книжные полки. Корабль продолжал крениться, вокруг падали вещи, рев забортной воды делался все сильнее. Несколько раз девушка хотела протянуть к Пендергасту руку, но увеличивающийся крен и хаос в виде летающих вокруг книг и прочих предметов мешали удержать равновесие.
Но вот она заметила, что непонятное и страшное существо, окутавшее Пендергаста словно болотное испарение, шевельнулось и как будто стало отделяться. Надежда, уже покинувшая ее сердце во время краткого и кошмарного бдения, вдруг вернулась: Пендергаст одержал верх, тульпа побеждена.
Но потом, с новым содроганием ужаса, Констанс увидела, что тульпа не исчезает, а, напротив, проникает в тело Алоиза.
Одежда его вдруг зашевелилась, как если бы под ней забегали бесчисленные тараканы. Руки и ноги стали корчиться в конвульсиях, лицевые мышцы судорожно сокращались. Глаза на краткий миг открылись, уставившись в никуда, и в этом серебристом просвете, как в окне, девушка увидела всю глубину ужаса и отчаяния, бездонную, как сама Вселенная.
Чужое присутствие…
Внезапно Констанс перестали раздирать внутренние сомнения. Она поняла, что ей надо делать.
Грин встала и кое-как двинулась по комнате. По накренившейся лестнице добралась до комнаты Пендергаста и принялась обыскивать, один за другим, выдвижные ящики, пока руки не нащупали «баер». Девушка оттянула затвор, дабы убедиться, что пистолет заряжен, потом сняла с предохранителя.
Констанс знала, как именно Пендергасту хотелось бы жить — и как именно умереть. Если она не может помочь ему никаким иным способом, то воспользуется хотя бы этим.
С пистолетом в руке она выбралась из спальни и, крепко держась за перила, стала спускаться в гостиную.
Ле Сёр не отводил глаз от бронированного красного носа «Гренфелла». Канадский корабль отчаянно сдавал назад, стараясь уйти от столкновения с «Британией».
Палуба вспомогательного мостика содрогнулась — движительные комплексы подобрались к «красной зоне», выполняя навязанный судну крутой маневр. Ле Сёру даже не требовалось сверяться с приборами, чтобы понять: все кончено. Он мог представить мысленно траектории обоих кораблей, просто глядя в окно. Каждое из судов находилось на таком курсе, который сведет их вместе худшим из возможных вариантов. Даже несмотря на то что скорость движения «Гренфелла» упала при маневрировании на три или четыре узла, «Британия» все равно рвалась к нему на полной мощности на двух фиксированных винтах, тогда как кормовые винты, развернутые на девяносто градусов, придавали ей боковой импульс. Поворотные винты, подобно удару бейсбольной биты, подкручивали судно вокруг оси, подставляя борт «Гренфеллу».
— Господи, Господи, Господи… — услышал Ле Сёр бормотание старшего механика.
Вспомогательный мостик содрогнулся, накренившись под еще более безумным углом. Загорелись лампочки палубных систем предупредительной сигнализации, сообщая о том, что нижние палубы зачерпнули воды. Ле Сёр услышал какофонию жутких звуков: скрежет разрывающейся обшивки, пулеметную очередь отлетающих стальных заклепок, низкий, утробный стон колоссального остова судна.
— О Боже! — прошептал механик.
Снизу раздался глубокий и низкий гул, сопровождаемый бешеной вибрацией, — корпус корабля зазвенел словно массивный колокол. Силой встряски Ле Сёра отбросило к двери, а когда он попытался подняться, вспомогательный мостик сотряс второй удар и капитана швырнуло вбок. Он налетел головой на угол навигационного стола и в кровь рассек лоб. Оправленная в рамку фотография, запечатлевшая момент спуска «Британии» на воду, в присутствии самой королевы Елизаветы, выскочила из креплений и заскользила по полу, остановившись перед лицом Ле Сёра. С ощущением нереальности происходящего он смотрел на безмятежную улыбку королевы — рука, затянутая в перчатку, поднята в приветственном жесте, — и на момент его охватило острое чувство поражения. Гордон подвел свою королеву, свою страну, все, что отстаивал и во что верил. Он позволил чудовищу захватить корабль. Это его личный провал.
Ле Сёр ухватился за край стола и с трудом поднялся на ноги. Теплый ручеек крови бежал ему прямо в глаз. Моряк свирепо смахнул его и постарался прийти в себя.
В следующий момент он понял, что с судном произошли какие-то изменения. Палуба с нарастающей быстротой выпрямлялась, и «Британия» больше не отклонялась от курса, а двигалась точно вперед. Снова зазвучали сигналы тревоги.
— Какого дьявола? Холси, что происходит?
Старший механик, с трудом поднявшись на ноги, воззрился на приборную доску управления двигателем, лицо его побелело от ужаса.
Но Ле Сёру уже не требовалось никаких разъяснений. Он понял, что случилось: «Британия» сорвала оба поворотных винта — а проще говоря, руль. «Гренфелл» находился почти прямо по курсу, в нескольких десятках секунд от столкновения. «Британия» прекратила рыскать и сейчас неслась по прямой.