Я не мог отвести взгляда от ее ноги в полосатой туфле, она качалась взад и вперед, взад и вперед, и у меня начали подергиваться веки, жарко и быстро запульсировало в висках.
«Мы с Дэнни можем выставить тебя в очень глупом свете, — медленно сказала она. — В таком глупом, Макс, что тебе никто не поверит, ни один человек».
Эта проклятая нога, качающаяся туда и сюда, эта нога в полосатой — белое с синим — туфле!
Внезапно Ребекка соскочила на пол и стала передо мной, все еще улыбаясь, руки в карманах.
«Если бы у меня был ребенок, Макс, — сказала она, — ни ты и никто другой на свете не смогли бы доказать, что он не твой. Он вырос бы здесь, в Мэндерли, и носил бы твое имя. Ты бы ничего не смог сделать. А после твоей смерти Мэндерли перешло бы к нему. Ты не смог бы этому помешать. Это родовое имение, оно не отчуждается. Ведь ты хотел получить наследника для своего обожаемого Мэндерли? Ты бы радовался, не так ли, видя как мой сын лежит в коляске под каштаном, играет в чехарду на лужайке, ловит бабочек в Счастливой Долине? Ты был бы в страшном восторге, да, глядя, как мой сын растет и взрослеет с каждым днем, и зная, что, когда ты умрешь, все это будет его?»
Она подождала с минуту, все еще покачиваясь на каблуках, затем закурила сигарету и отошла к окну. Начала смеяться. Она смеялась, казалось, она никогда не замолчит. «Господи, как смешно! — сказала она. — Как невероятно, как поразительно смешно! Ты слышал, я сказала, что мне пора начать новую жизнь? Теперь ты понимаешь почему. Они будут счастливы — верно ведь? — все эти чопорные соседи, все твои распроклятые арендаторы? „Ах, как мы этого ждали, миссис де Уинтер“, — станут они говорить. Я буду идеальной матерью, так же, как я была идеальной женой. И никто из них ни о чем не догадается, ни один ни о чем не будет знать!»
Она обернулась ко мне с улыбкой, одна рука в кармане, в другой — сигарета. Когда я ее убил, она все еще улыбалась. Я выстрелил ей прямо в сердце. Пуля прошла насквозь. Ребекка упала не сразу. Стояла, глядя на меня, глаза широко раскрыты, на губах улыбка…
Голос Максима стал почти неслышным, снизился до шепота. Рука, которую я сжимала в своих ладонях, была ледяной. Я не сводила глаз с Джеспера, стоящего на ковре возле меня: время от времени он легонько постукивал по полу хвостом.
— Я забыл, — сказал Максим медленно, устало, без всякого выражения, — что, когда в кого-нибудь стреляешь, бывает так много крови.
У самого хвоста Джеспера в ковре была дырочка. Прожженная сигаретой. Интересно, давно она там? Говорят, пеплом чистят ковры.
— Мне надо было принести воды из бухты, — сказал Максим. — Пришлось много раз сходить туда и назад. Даже у камина, к которому она не подходила, краснело пятно. А на полу, где она лежала, была целая лужа. Поднялся ветер. На окне не было задвижки. Все время, пока я стоял на коленях на полу с посудным полотенцем и ведром воды, оно распахивалось и вновь захлопывалось, и вновь распахивалось с громким стуком.
«А дождь, — подумала я, — он забыл про то, как дробно стучал по крыше дождь. Как падали мелкие частые капли».
— Я отнес ее на яхту, — сказал Максим. — Должно быть, перевалило за половину двенадцатого, подошло к полуночи. Было очень темно. Луны не было. С запада дул порывистый ветер. Я отнес ее в каюту и положил на пол. Мне надо было сняться с якоря, с яликом за кормой, и выйти из бухты при все усиливающемся приливе. Ветер был попутный, но дул порывами. Я был с подветренной стороны, под прикрытием мыса. Помню, грот застрял у меня на середине мачты. Понимаешь, я давно не ходил на яхте. Я никогда не выходил в море с Ребеккой.
Я думал о приливе, о том, с какой силой и быстротой он устремляется в бухту. Ветер тянул от мыса, как в трубу. Наконец я вывел яхту в залив. Я вывел ее туда, за буй, и попытался сделать поворот, чтобы отойти подальше от гряды рифов. Кливер начал полоскать, я не мог выбрать шкоты. Налетел порыв ветра, парус вырвался у меня из рук, обмотался вокруг мачты. Грот качался и хлопал у меня над головой, щелкал, как бич. Я не мог вспомнить, что нужно делать. Не мог вспомнить. Я пытался поймать кливер, но он по-прежнему развевался над головой. Еще один сильный порыв пришелся прямо в нос яхты. Нас начало сносить вбок, ближе к гряде. Было темно, так дьявольски темно, что я ничего не видел на скользкой палубе. Кое-как, ощупью спустился в каюту. У меня был с собой стилет. Если я не сделаю этого сейчас, будет слишком поздно. Мы подошли почти к самому рифу, еще пять-шесть минут, и мы сядем на мель. Я открыл кингстоны. Каюта стала наполняться водой. Я вонзил стилет в дно, одна из досок расщепилась пополам. Я вытащил стилет и вонзил в другую доску. Вода дошла мне до щиколоток. Я оставил Ребекку лежать на полу. Задраил оба люка. Запер дверь. Когда я поднялся на палубу, я увидел, что мы в двадцати ярдах от камней. Я скинул в воду все, что свободно лежало на палубе: спасательный пояс, пару длинных весел, бухту каната. Я забрался в ялик. Оттолкнулся, взялся за весла и стал ждать. Яхту все еще относило, хотя она начала тонуть. Нос уже погрузился в воду. Кливер по-прежнему полоскало ветром, и он щелкал, как кнут. Я подумал, что его может кто-нибудь услышать, кто-нибудь, идущий ночью по верху обрыва, рыбак из Керрита в заливе, чью лодку я не заметил. Яхта сделалась меньше — черная тень на воде. Мачта закачалась, затрещала. Внезапно она накренилась и в тот же момент сломалась пополам ровно посередине. Спасательный пояс и весла проплыли мимо меня. Яхта исчезла. Помню, как я глядел, не в силах отвести глаза, на то место, где она только что была. Затем стал грести по направлению к бухте. Пошел дождь.
Максим замолчал. Он все еще глядел перед собой в пространство. Затем посмотрел на меня. Я сидела рядом с ним на полу.
— Вот и все, — сказал он. — Больше рассказывать нечего. Я оставил ялик у причала, как обычно делала она. Вошел в домик, посмотрел. Пол еще не просох. Но она могла сама его облить. Я пошел по тропинке через лес. Зашел в дом. Поднялся по лестнице к себе в комнату. Помню, как я разделся. Ветер усилился, дождь лил как из ведра. Я сидел на постели, когда миссис Дэнверс постучала ко мне. Я подошел к двери в халате, открыл и поговорил с ней. Она волновалась из-за Ребекки. Я сказал ей, чтобы она ложилась в постель. Я снова закрыл дверь. Пошел и сел у окна в халате, глядя на дождь, слушая, как внизу, в бухте, разбиваются о берег волны.
Мы сидели с ним рядом и ничего не говорили. Я все еще держала в своих его холодные руки. Почему не приходит Роберт убирать со стола?
— Она утонула слишком близко, — сказал Максим. — Я хотел вывести ее на середину залива. Там бы ее никогда не нашли. Она была слишком близко.
— Все дело в пароходе, — сказала я, — ничего бы не случилось, если бы не он. Никто ничего не узнал бы.
— Она была слишком близко, — повторил Максим.
Мы снова умолкли. Я почувствовала вдруг, как я устала.
— Я знал, что когда-нибудь это случится, — сказал Максим. — Даже в тот день, когда я поехал в Эджкум и опознал то неизвестное тело, я знал, что это ничего не значит, ровным счетом ничего. Вопрос времени — годом раньше, годом позже. Конечная победа за Ребеккой. То, что я нашел тебя, ничего не изменило. То, что я тебя люблю, ничего не меняет. Ребекка знала, что рано или поздно она победит. Я видел, как она улыбалась, умирая.