— Кто… сидел?..
— Мужчина в коричневой униформе, стальной каске и с перебинтованной нижней половиной лица. Я вот сказал «мужчина», но на самом деле это был сущий мальчишка. Страх стоял в его измученных юных глазах. Восемнадцатилетний солдатик, в заляпанных глиной обмотках и с винтовкой, которая была ему слишком велика. Он держал ее поперек колен.
— И что он сделал?
— Ничего не сделал. Просто сидел и смотрел на меня.
— А вы?
— Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, он исчез.
Я испытал облегчение, что призрак, на который нарвался Штрауб, ничего общего не имел с Гарри Споддингом. Конечно, с какой стати он вообще должен был там появиться? Однако привидения и логика с трудом уж вались в моем сознании, а потому я и почувствовал облегчение, чистое и незамутненное. Впрочем, потусторонний гость Штрауба оказался безвредным, а Сполдинг никогда таким не был. Итак, Штрауб лицезрел кого-то другого.
Капитан рассказал мне, что поступил в точности, как принято в таких случаях: нашел массу оправданий увиденному. Он был уставшим. Невыспавшимся. Мучился нервным напряжением и, наверное, похмельем. С ним сыграло шутку его чересчур разыгравшееся воображение.
— Но правда в том, что все это неправда.
— А потом вы его видели?
Он кивнул.
— Да, но очень редко. Крайне нерегулярно. Скажем, не чаще одного раза в год, а порой интервалы между его появлениями достигали полутора лет.
— А при каких обстоятельствах?
— Всегда одни и те же.
— И вы не знаете, кем он был?
— Лет пять назад я все же покопался в архивах на предмет истории «Андромеды». Причем вне связи с моим привидением. Клиенты поднимаются на борт и начинают расспрашивать, а мое знание ее прошлого было, к сожалению, весьма шатким. Эта шхуна — поистине почтенная морская старушка, мистер Станнард. — Кэп взял бренди, отпил глоток, после чего пополнил оба наших бокала и вновь достал свой кисет. — У нее живописная история.
Мне доводилось встречать людей, которых хлебом не корми, а дай рассказать какую-нибудь байку. К таким, в частности — и в первую очередь, — относился мой отец. Эти болтуны упивались звуками собственного голоса и зачарованностью аудитории. Однако Штрауб был человеком иного склада. Сидя за столом в его каюте на судне, окутанном туманом, я чувствовал, что он излагает эту историю не потому, что хочет, а потому, что обязан.
— Я выяснил, что «Андромеда» поступила в распоряжение военных после одного из колоссальных и катастрофических наступлений союзников на последних этапах Первой мировой. В то время ее портом приписки числился Уитстейбл на восточном побережье графства Кент в Англии.
— Знаю я это место.
— Шхуна шла в Кале. Мчалась полным ходом. Однако усилия оказались тщетными. Раненые, которых она приняла на борт в Кале, попали под газовую атаку. Никто из них не мог свободно дышать. Бедолаги страшно мучились. — Он раскурил папиросу и махнул рукой в сторону иллюминатора. — На обратном пути спустился туман. Густой, непроницаемый, прямо как сегодня. Наверное, из-за этого тумана дышать стало еще труднее. Никто из солдатиков не выжил.
Я кивнул.
— А откуда вы узнали, что я спрошу вас про привидения?
Капитан Штрауб допил бокал бренди. Час был уже поздний. Мы вдвоем почти прикончили целую бутылку. Не думаю, что в жизни я был более трезвым, чем в тот вечер.
— Потому что видел его прошлой ночью. Впервые за последние два года И… и мне кажется, он пытался заговорить со мной.
Я не знал, что и сказать. А что я мог сказать?
— Мистер Станнард, вам знакома жестокая и прекрасная поэма про газовую атаку? Я имею в виду произведение вашего соотечественника одного из величайших военных поэтов всех времен и народов.
— Мы все читали Уилфреда Оуэна в школе.
— Стало быть, знаете. И помните ту строчку, где речь идет про пену в сожженных легких. Так вот, вчера, пока я лежал в темноте на этой койке, мое привидение пыталось заговорить со мной с помощью этих самых хрипящих, сожженных легких. Не приведи Господь услышать вновь этот звук.
— А почему такая перемена?
Штрауб выпустил дым, усмехнулся и выставил перст.
— Из-за вас, мистер Станнард. Я думал-думал, ломал себе голову, но только вы подходите под объяснение. Ну, не из-за наших же птицелюбов на Бальтруме в самом деле!
— Согласен.
— Похоже, мое привидение хотело о чем-то предостеречь. И знаете что? Мне кажется, это предостережение адресовано именно вам.
Я ничего не сказал. Теперь-то было понятно, почему он с такой рассудительной настойчивостью пил во время нашего ужина и далее. Голландец наконец выковал в себе достаточно храбрости и, видимо, полагал, что она ему понадобится, если нынешней ночью его поднимет из кровати потусторонний визитер. Впрочем, когда мы вышли на палубу размять ноги, его походка оказалась твердой, а сам Штрауб выглядел бодрым и внимательным ко всем деталям и аспектам стоящего на якоре судна, которым он командовал.
Капитан не сказал мне, вернулось ли его привидение. Я, однако, в этом сомневаюсь. На следующее утро туман разошелся, и к нам присоединились измученные и ничего не подозревающие товарищи по вояжу. Надеюсь, они увидели вблизи множество редкостных птичек на Бальтруме. Надеюсь, им удалось сделать замечательные снимки. Потому что на обратном пути погода ухудшилась, а вместе с ней вновь пришла и морская болезнь. Я сочувствовал их беде, хотя мне лично она была лишь на руку. Управление шхуной в штормовых условиях — серьезная задача для двух человек, и хотя ее шкипер был виртуозным мореходом, мне выпало немало шансов усовершенствовать свои судоводительские навыки, покамест остальная часть команды лежала в лежку, заходясь рвотой.
Я не сошел на берег в Роттердаме. К окончанию путешествия мне полюбилась «Андромеда», и я хотел довести ее до Антверпена, где ее ждала небольшая починка. Это было правильное решение.
— Примите штурвал, мистер Станнард, — приказал капитан, когда мы подошли к гавани.
Я повиновался. И с большой ловкостью пришвартовал ее в оживленном порту, на неспокойной волне.
На пристани мы обменялись рукопожатием. Мне полюбился и шкипер. «Думаю, вы больше не увидите свое привидение», — сказал я Штраубу. Голландец медленно кивнул и оглянулся на шхуну, которую, как я теперь знал, он обожал всем сердцем. «Андромеда» выглядела уставшей, старомодной и крошечной на фоне танкеров и балкеров, заполонивших бухту. Но все с ней будет в порядке. В ней еще оставалась жизненная сила.
— Мартин, вам надо держать ушки на макушке, — сказал капитан.
Я и не подозревал, что он знает мое имя. Итак, дорожный саквояж в руке, пора идти. Я кивнул, показывая, что понял его намек, затем повернулся и пошел прочь.
На борту нам не разрешалось пользоваться мобильными телефонами. Это запрещали принятые на шхуне правила. Мой мобильник лежал выключенным в саквояже. Ну и разумеется, я бы не смог его заряжать. С другой стороны, в аккумуляторе еще оставалось достаточно энергии, чтобы послать эсэмэску Сузанне и уведомить ее о том приблизительном моменте, когда я окажусь дома. Интересно, а она успела вернуться из Дублина?