Пересекая камбуз, я увидел крысу. Вернее, грызун заметил меня первым и попытался смыться через щель частично приоткрытой створки буфета. Однако я в свое время занимался боксом; руки у меня быстрые и слишком проворные для этой крысы. Я схватил ее за хвост, взмахнул рукой и, описав полукруг, размозжил ей голову о край раковины. Металл забрызгало кровью. Отвернув барашковую гайку, крепившую захлопку иллюминатора, я вышвырнул дохлую тварь в море. Здоровенная такая зверюга. Ее толстый, грубоворсистый хвост был толщиной с фалинь, а труп при падении издал довольно сильный всплеск. Намочив бумажное кухонное полотенце, я смял его в горсти и протер раковину, после чего выкинул окровавленный комок, опять-таки за борт.
Ну а сейчас настало время несколько изменить угол зрения, под которым я веду рассказ о случившемся. Если до этого речь шла о прошлом, то прямо в данную минуту я сижу за компьютером и печатаю тщательно подобранные слова, излагающие суть моего повествования. В последний раз.
Итак, все эти события уже имели место. Я понял это подсознательно еще зимой, когда умница Сузанна нашла ту газетную страницу в архивах «Ливерпуль дейли пост», которая огорошила меня невероятной схожестью между Джейн Бойт, прекрасноликой правонарушительницей, и Сузанной. Да и кто бы не удивился? Сходство поистине сверхъестественное. Но я не к тому веду. Здесь главное заключалось в той напряженности и усталости, что была написана на лице ее отца, Патрика Бойта. Такое же выражение я видел и на физиономии Фрэнка Хадли, когда на борту «Темного эха», пришвартованного на его верфи, стали происходить трагедии. Несколько минут назад Сполдинг упомянул о неких «договорных обязательствах». Похоже, что требовались также и жертвы. И, как мне думается, та же самая мысль мелькнула в головах Фрэнка Хадли и Патрика Бойта, когда их рабочих начали приносить в жертву. Сузанна, по сути дела, именно так и выразилась. Она сказала, что все это уже происходило. Господи, ну почему я не прислушался? Через пару минут я напишу ей письмо. Не исключено, что это последняя возможность обратиться к ней, да еще неизвестно, дойдет ли до нее мое сообщение. Но все равно, написать надо. Я перед ней в долгу.
Я уже говорил, что это можно считать дневником, исповедью и хроникой. Одно из перечисленных слов дало мне ключ к ответу, кому именно следует направить этот текст. Очень похоже, что ничего иного я написать попросту не успею. А посему он для меня очень ценен. Впадаю ли я в грех гордыни? Пожалуй, да. Однако в масштабах всей картины сей грех невелик. И мне хочется, чтобы эта история послужила предостережением. Потому что я и впрямь верю, что такие события уже имели место. И мне не хочется, чтобы случившееся с моим отцом и со мной произошло затем с кем-то еще.
Это вы, монсеньор Делоне? Вы читаете мою рукопись? Очень на это надеюсь. И мне очень жаль, что я обременил вас этой задачей. Но ведь вы уже добрались почти до конца. Впрочем, я должен на минуту прерваться, чтобы написать прощальное письмо Сузанне. Всем своим сердцем надеюсь, что мое послание дойдет до вас. Вы знаете, что делать. Вы назвали «Темное эхо» экстравагантной причудой, прекрасной игрушкой, в которой нет ничего зловещего… Вы горько ошиблись. Но ведь Сполдинг занимался этой игрой очень долгое время. Яхта меняла названия, а ее истинный шкипер — имена. В этом я уверен. Однако судно всегда оставалось одним и тем же, игра не менялась, всегда наступала очередь одного и того же кошмарного вояжа.
До меня вновь доносится плач младенца. Никакая это не чайка. Звук исходит из коридора и, боюсь я, принадлежит моей утраченной сестре, Катерине-Энн. Сполдинг перевел на нас ее страдания.
Благослови вас Бог, монсеньор.
Господи, помилуй наши души.
Мартин
На следующее утро она страдала от похмелья, поджидая Элис Донт за уличным столиком кофейни. Прошлым вечером Сузанна выпила слишком много, ища забвения в спиртном, потому что испытывала одиночество и разочарование от бесплодных поисков и страха за Мартина. По части потребления алкоголя она отличалась умеренностью, но ведь и телосложение ее было хрупким. Так что нынешним утром организм Сузанны мучился вчерашней дозой мерло. Яркие пурпурные полосы уличных тентов кофейни неприятно били по глазам. В жестком солнечном свете они казались пропитаны зловещим ядом пиратских парусов. Все на улице несло на себе тот же недобрый отпечаток. Тени на мостовой расплывались мрачными лужами под ногами ничего не подозревающих прохожих.
Элис Донт присела за столик с минутной пунктуальностью. Сузанна вскинула голову и тут же попыталась — безуспешно, правда, — спрятать невольный зевок. Элис улыбнулась через плечо на поляка-официанта. Сняла солнечные очки и положила на стол сумочку. Глянцевая крокодиловая кожа, тускло отливающая золотом застежка.
— Что, милочка, не сумели остановиться после восьмой?
— Не знаю, Элис. Я потеряла счет на шестой, — печально усмехнулась Сузанна.
Не говоря уже про «Мальборо», она почти полностью извела пачку. Тут не помешала бы дублинская пепельница Джейн Бойт. Сузанна заполнила бы ее доверху.
— Женщина, чью биографию вы расследуете, — сказала Элис Донт, — обладала крайне мятежным характером. Она поддерживала суфражисток с момента, когда научилась читать. В политике она не разбиралась, однако высоко ценила внешние проявления. Швыряние кирпичами в оконные стекла. Голодовки протеста. Сидячие демонстрации в Уайт-холле. Такого рода вещи ее заводили. — Сузанна кивнула. — Кстати, это не мое личное мнение. Я унаследовала его от матери, которая была женщиной доброй и судила о людях беспристрастно.
— Да-да, прошу вас, продолжайте.
— Джейн Бойт разочаровалась в движении суфражисток, когда Кристабель Панкхерст начала выступать с патриотическими речами в самом начале Первой мировой.
— Но ведь в ту пору она была лишь девочкой-подростком?
— Разочарованным подростком. Впрочем, ее следующее «дело всей жизни» не заставило себя долго ждать. Пасхальное восстание тысяча девятьсот шестнадцатого года привело к разрушению значительной части центра Дублина. И, добавила бы я, вызвало крайнее неудовольствие большинства жителей. Однако наша мисс Бойт нашла себе очередной боевой стяг.
— Стала фенианкой, — кивнула Сузанна.
— Совершенно верно. В возрасте девятнадцати или двадцати лет она повстречалась с Майклом Коллинзом. Кажется, выполняла для него какую-то работу. Ходили слухи про любовную интрижку, но то же самое говорили и про всех прочих женщин в его окружении.
Сузанна вновь кивнула.
— На мой взгляд, тут он переборщил, — продолжала Элис. — Я имею в виду, что таким способом Коллинз пытался скрыть свою истинную привязанность к мужчинам.
— Сомневаюсь, — сказала Сузанна.
— Вот как?
— Как вы сами выразились, Элис, это мнение не мое. Но источник информации абсолютно надежный. Коллинз действительно предпочитал девушек.
— Хм. Что ж… Джейн Бойт того заслуживала. Здесь я с вами спорить не буду.