— Не могу, — ответил Каиафа.
— А я горжусь! — сказал Теофил. — Пусть все богохульники разделят его судьбу!
— Но понял ли ты, почему тьма упала на землю? — спросил Каиафа.
— Ты что, никогда не видел пыльной бури? — пожал плечами Ионатан.
— Это была не пыльная буря, и ты это знаешь, — ответил Каиафа.
— Какое же еще может быть объяснение?
— А землетрясение, брат мой, которое разорвало завесу в Святая Святых? Почему оно произошло?
— Раньше такое тоже бывало, не так ли? Мы все видели это, кроме, может быть. Анния, который слишком молод.
Анний собрался было возразить, но старшие братья стали подшучивать над ним, и он умолк, подняв руки.
— Какое же значение придаешь ты этим событиям? — тяжело дыша, спросил Анна, фальшиво улыбаясь беззубым ртом.
— Никакого.
— Никакого? — удивился Анна. — Значит, ты не придаешь никакого значения и тому, что Никодим и Иосиф забрали тело Галилеянина?
Каиафа бросил на него ненавидящий взгляд и мысленно отругал себя за то, что его застали врасплох. Старик этому явно обрадовался.
— Разве я, а не ты придаешь этому значение? — заметил Каиафа.
Анна пожал плечами и кашлянул.
— Никакого значения это не имеет. Но не мешало бы, донести префекту — пусть у гробницы выставят стражу.
— Стражу? — Каиафа взялся за бороду. — Чтобы, мертвец не сбежал?
— Чтобы живые не проникли в усыпальницу, — возразил Анна. — Некоторые говорят, что Галилеянин обещал воскреснуть через три дня после смерти, как Иона, вышедший из чрева кита. Караул не позволит его последователям выкрасть тело, а потом заявить, что он воскрес из мертвых.
— Опять обращаться к римлянам? — удивился Матфей. — Почему не поставить часовых из храмовой стражи?
— Если гробницу будет охранять храмовая стража, последователи Галилеянина украдут тело по истечении трех дней, когда стражу снимут, — возразил Ионатан, продолжая мысль отца. — Потом скажут, что храмовая стража уснула на посту или что часовых не было на месте, и против них будет лишь слово священников и наших солдат. Но если стражу поставят римляне и гробница останется целой в течение трех дней, это будет совсем другое дело.
— Если гробница останется целой? — переспросил Каиафа.
— Когда гробница останется целой, — уточнил Ионатан, скривившись. — Ни один человек, даже если он зилот, не может настолько обезуметь, чтобы напасть на римскую стражу. Но что еще важнее, люди знают, что римляне не ищут никакой выгоды в этом деле, и, следовательно, римские часовые надежнее еврейских. И больше никто не поверит последователям Галилеянина, что бы они там ни говорили. Это очень мудро, отец, — добавил он, подобострастно глядя на Анну.
Анна утвердительно кивнул.
— И правда очень мудро, — сказал Каиафа, поднимая чашу с вином и делая жест в сторону Анны. — Теперь мы не только пособники римлян. Мы призываем их в свидетели.
Анна прищурился.
— Это не устраивает Каиафу, первосвященника? — спросил он.
Каиафа поставил чашу на стол.
— Меня здесь ничто не устраивает.
— Понимаю, — кашлянув, ответил Анна.
— Я сделаю это, — сказал Ионатан. — Соберу посольство к Пилату и прослежу, чтобы все было исполнено в точности.
Каиафа одарил Ионатана мрачным взглядом и промолчал.
Иерусалим, Старый город
Трейси закончила говорить с отцом и снова шла под руку с Карлосом к тому месту, где он припарковал «лендровер». У нее кружилась голова. По большей части от любви, но также она чувствовала нечто новое, стремление выйти за пределы «просто веры», которой она придерживалась всю сознательную жизнь, желание следовать за Иисусом Христом, как Карлос.
Вдруг, когда они шли вдоль стен Старого Города оживленной Яффской дорогой, Трейси засмеялась.
— Почему ты смеешься? — спросил Карлос.
— Просто радуюсь.
— Я тоже рад.
Они шли молча.
— Ты когда-нибудь расскажешь мне, почему расплакалась в ресторане?
— Теперь это кажется такой глупостью.
Трейси прислонилась головой к его плечу.
— Тогда давай посмеемся вместе.
— Стыдно, — искоса глянув на Карлоса, ответила Трейси.
— Ничего страшного, — пожал он плечами.
— Тебе ничего страшного, а мне стыдно.
Трейси остановилась.
— Обещаешь, что не станешь считать меня глупой девчонкой?
— Я и представить не могу, что ты можешь быть глупой девчонкой, — с нежностью прошептал Карлос.
Трейси опустила взгляд.
— Я заплакала… потому что думала, что ты собираешься спросить меня, выйду ли я за тебя замуж, — сказала она и застенчиво посмотрела на Карлоса.
Улыбка исчезла с его лица.
— Что-то не так? — спросила Трейси.
— Ты… не хотела, чтобы я об этом спрашивал?
— Нет, совсем нет. Просто я расстроилась. Ждала услышать от тебя предложение, а ты заговорил о другом, и мои надежды рухнули.
— Значит, теперь все в порядке?
— Почти. — Трейси несмело улыбнулась и покраснела.
Карлос взял ее за руку.
— Пойдем.
Они вернулись к проходу в стене Старого города и поднялись по узкой каменной лестнице на самый верх городской стены. Карлос стал рассказывать о том, что у него за спиной.
— Это Башня Давида. Ее построил не сам Давид, это одна из трех башен, возведенных при царе Ироде, и даже минарету, который поставлен прямо на нее, больше трехсот лет.
Он повернулся и показал на северо-восток.
— Это купола Храма Гроба Господня, рядом с Голгофой.
Обняв Трейси за плечи и притянув к себе, он развернулся на восток.
— Вот тот золотой купол — Купол на Скале, на месте Храма, а ниже — Масличная гора.
Карлос немного подался вправо.
— Под нами — град Давидов, долина Кедрон, а вон там, вдалеке, холмы Ефраты, и там же Вифлеем.
— Зачем ты все это мне показываешь? — спросила Трейси.
— Прекрасные виды, правда?
— Да, но зачем ты мне их показываешь?
Разомкнув объятия, Карлос взял Трейси за плечи и развернул лицом к себе. Она задрала голову, с любопытством глядя в его глаза, темные и в то же время прозрачные, как обсидиан.