Он не удержался от крика, когда перед его глазами развернулась цепь роковых событий и женщина в «бьюике» предприняла попытку повернуть машину, но вместо этого полностью потеряла управление, и автомобиль вынесло на заграждение и сквозь него. Ударив по тормозам, он наблюдал, как машина взмыла в ночное небо, как позже, сопровождаемая взрывом воды, рухнула в озеро. И все это время он думал, что имеете с этой машиной на дно уходит надежда на спасение его сына.
Когда он вспомнил про пикапы и оглянулся, они уже превратились в тени, на глазах растворяющиеся в ночном мраке.
Гоня автомобиль по грязной тропе в стороне от основной дороги, он пересек лес и бросился в озеро, надеясь, вопреки всякой надежде, что женщина все еще жива. Что было сил он греб к покачивающемуся на воде автомобилю. Теперь уже над водой возвышалась только верхняя часть корпуса. Он поплыл вокруг машины, тщетно ища место, за которое можно было бы зацепиться. Вода вокруг бурлила, от раскаленного мотора валил пар, воздушные пузыри сбивались в мутную пену. Опустив руку в темную воду, он ухватился за ручку двери со стороны водителя, но в этот момент машину стало окончательно засасывать, и она резко пошла на дно, увлекая его за собой.
Вместе с машиной он погружался во мрак, сначала медленно, потом все быстрее. Как локомотив, тонущий автомобиль окутался облаком пара, которое на глазах увеличивалось. Увлекаемый в глубину этой разбитой громадой весом в три тысячи фунтов, Речин держался изо всех сил. Легкие, казалось, вот-вот разорвутся, перед глазами мелькали звезды, он чуть не потерял сознание, барабанные перепонки готовы были лопнуть от невыносимого давления. Речин старался не сосредоточиваться на своих страданиях. Та, что в этом гробу на колесах шла ко дну, страдала гораздо сильнее.
Обеими руками ухватившись за ручку двери, он ногами нашел наконец опору на корпусе. Что было силы рванув, преодолевая отрицательное давление, он распахнул дверь. В колыхающейся массе воздушных мешков нащупал бесчувственное тело Женевьевы, расстегнул ремень безопасности и вытащил женщину наружу, предоставив машине погружаться дальше, во мрак.
Теперь Речин, не спуская глаз с Женевьевы, доедал свое китайское блюдо. Женевьева лежала на кровати. Она была холодна как лед и без сознания, но жива. Два ребра сломаны, на лбу ушиб и синяк. Когда через двенадцать часов она проснется, то будет чувствовать себя так, словно по ней пробежало стадо слонов, но будет жива. Достав из кармана бутылочку с галотаном, он вылил небольшое количество жидкости на салфетку и осторожно положил ее на лицо Женевьевы. Благодаря этому наркозному средству ее сон продолжится. Как тихо, мирно она спит. Он изучил так много фотографий этой женщины, что знал ее, казалось, так, как знают члена семьи. Была в ней какая-то невинность, и от этого на него вдруг накатила волна стыда за насилие, которое он над ней совершает. Но он быстро стряхнул это чувство, напомнив себе, что избавление сына от страданий искупает все. Решимость, питаемая самым личным из всех возможных чувств, разом окрепла.
У Речина были кое-какие мысли насчет того, кто эти двое, которые, как и он, преследовали Женевьеву и подстроили несчастный случай. Если они опять появятся на его пути, придется вспомнить забытые навыки. Его никто не остановит. После того, через что он только что прошел, Женевьеве Зивере не ускользнуть у него между пальцев.
Он оправдает доверие своих начальников, своей страны и, что самое главное, своего сына. Рано терять надежду.
Алек Майкл Сент-Пьер-старший был в своей мастерской, устроенной из бывшего гаража. В то время как множество других отцов проводили свободное время под капотами спортивных автомобилей или до бесконечности оттачивая удар в гольфе, отец Майкла находил радость в творении, создании новых предметов. Так, формируя, вырезая, комбинируя или шлифуя, он превращал куски дерева в мебель, металлолом — в произведения искусства, а ненужные предметы из пластика — в материализованные фантазии. Когда Майкл, бывало, наблюдал за отцом во время работы, у него создавалось впечатление, что тот, погружаясь в творческий процесс, забывает обо всем, оказывается в другом мире — если не телом, то уж точно душой; ничто в такие минуты не в силах было его отвлечь. В эти часы руки отца — казалось бы, такие большие и неловкие — становились поразительно проворными.
К моменту, когда Майклу исполнилось четырнадцать, он уже решительно во всем не походил на отца. Майкл был стройным и мускулистым, отец же приземистым и массивным. Майкл-подросток носил модные кудри до плеч, но не встречал никого, помнившего его отца, когда у того еще были волосы. Отец был склонен к размышлениям, Майкл, при остром уме, — все же к физическому движению. Но как это часто бывает, противоположности притягивались. По субботам, в утренние часы, прежде чем отправиться на очередные спортивные игры, Майкл заходил в мастерскую к отцу. Они беседовали обо всем и ни о чем. Отец предпринимал ненавязчивые попытки приохотить Майкла к ручной работе, к занятиям в мастерской. Он не уставал повторять, что при таком творческом уме Майклу достаточно было бы лишь отшлифовать практические навыки, и он сможет сделать любую вещь, какую пожелает. Но подобно многим подросткам, тот пока не чувствовал интереса к занятиям отца. В этом не было никакого бунта детей против отцов просто Майкла больше занимал спорт. Так что он внимательно слушал отца и подыгрывал ему, однако искреннего удовольствия в том, чтобы что-то мастерить, не находил. И все же он ни разу не сказал этого вслух, понимая, что для отца это — страсть.
Отец, со своей стороны, хоть никогда не занимался спортом, рассуждал о нем как знаток. Когда выяснялось, что Майкл увлекся каким-то новым видом спорта, Алек читал о нем все, что мог достать, и в беседе с сыном высказывался как заядлый болельщик.
— Подержи-ка. — Алек протянул Майклу железную шестерню.
Майкл взял деталь и, перегнувшись через плечо отца, заглянул внутрь сложного механизма больших часов, сделанных «под старину». Каждая деталь почти законченных часов была изготовлена вручную: деревянный корпус, музыкальный механизм, маятник, гири, даже циферблат.
— Готов к матчу? — спросил отец, не отрываясь от работы.
— По-моему, да. У нас есть кое-какие заготовки. Но и у противников команда сильная.
Алек не отвечал, по-видимому, увлекся работой. Протекла целая минута, и вдруг он заговорил так, словно миновали всего несколько секунд.
— Ага, но у них ведь нет ведущего игрока, способного мгновенно раскусить любую защиту, — такого, как ты! — Алек поднял голову, и взгляды отца и сына встретились. — Знаешь, как тебе повезло, что в тебе нет моих и маминых генов? — Алек похлопал себя по животу.
— Ты играл во что-нибудь в детстве?
Алек улыбнулся.
— Я был из тех, кто считает, что им крупно повезло, если их назначили вторыми запасными. — Алек протянул руку. — Дай-ка мне шестерню.
Майкл передал ему деталь.
— Впрочем, почему бы тебе самому не поставить ее на место? — Алек указал на металлический штырек.