Джулиан улыбнулся.
— Сразу видно, что имеешь дело с адвокатом. В исторической науке нет места вере, в суде — Богу.
— Хватит громких фраз. Вы похитили меня, шантажом вынудили моего сына отправиться на поиски какого-то непонятного предмета из религиозной истории и при этом называете себя божьим человеком. Если бы мир знал… Как христианин я лучше вас, а я утратил веру.
— Авторы журнала «Тайм» оспорили бы ваше мнение. На страницах журнала они провозгласили меня будущим религии, современным пророком, объединяющим прошлое с настоящим и будущим. У меня везде есть последователи. Есть даже кое-кто в вашей собственной адвокатской конторе.
— Журнал «Тайм» провозглашал человеком года Гитлера. Дважды, — с отвращением в голосе произнес Стефан. — То, что у вас, — это всего лишь культ, еще одна секта.
— Возможно, но скажите, где пролегает граница между религией и культом? Что составляет различие? Я вам скажу что. Численность. Меньше двадцати человек — у вас клуб, меньше трех тысяч — культ. Но когда у вас более полумиллиона последователей, как у меня, то это уже религия. По численности мы не уступаем сайентологии. Мы — одна двадцатая иудаизма, при том что наша церковь существует всего несколько лет. Что же будет через пять тысяч?
— Религия? Вы просто выдираете из оснований веры то, что вам подходит, а остальное отбрасываете.
— А, вот вы о чем! О католицизме, расколе христианского мира, о том, как Генри Восьмой желал развода и поэтому создал англиканскую церковь, о греческой православной церкви, русской православной, баптистской, методистской, епископальной, пресвитерианской, протестантской и прочих церквях, созданных по причине расхождений в понимании учения с господствующей на данный момент конфессией. В таком случае — да, вы правы. Я делаю то же самое.
— Неправда, — возразил Стефан. — Вы это делаете ради денег. Вами движет не вера, а алчность. Вы поклоняетесь самому себе и всемогущему доллару. Вы не даете людям никакого духовного просветления или нравственного руководства. Что касается религии как таковой, то вы не произнесли ни единого нового слова. Вы предлагаете не учение, а товары. — Стефан горько усмехнулся. — Вы — бизнес-конгломерат, замаскированный под религиозное объединение. Ваши последователи настолько поглощены сегодняшним днем, что им, наверное, и в голову не приходит задуматься о такой эфемерной вещи, как вечная жизнь.
Джулиан молча смотрел на Стефана, и его лицо постепенно заливалось краской. Поднеся к губам бокал, он маленькими глотками цедил вино, усилием воли стараясь успокоиться. Двумя пальцами он стал массировать лоб плавными круговыми движениями, словно надеясь таким способом унять захлестывающую его ярость. От стен отделились безмолвные слуги и, повинуясь предписаниям неписаного протокола, убрали со стола. Через несколько минут они вернулись с двумя пирогами и разнообразными сластями. Накрыв стол к чаю, слуги опять слились со стенами.
Джулиан все же овладел собой и заговорил таким тоном, словно читал проповедь.
— Люди по всему миру посвящают массу времени мольбам к Господу о спасении. Они отдают Богу воскресенья в надежде получить вечную жизнь. Что, если бы вечная жизнь была им предложена здесь?
Стефан засмеялся, на мгновение отвел взгляд.
— Хорошо, пусть не вечная жизнь, а просто очень долгая. Скажем, в сто пятьдесят лет. Что вы на это скажете?
— Подумайте, какие на это потребуются ресурсы. Людей станет так много, что им нечего станет есть и они вымрут от элементарного голода.
— Разве я говорил, что долгая жизнь будет предложена всем? — Глаза Джулиана сверкнули.
— Ах да, только богатым. — Лицо Стефана потемнело.
— Я говорил о людях, которые благодаря упорному труду в состоянии заплатить за более долгую жизнь. А разве сейчас дела обстоят иначе? Богатые могут себе позволить лучших докторов, лучшие лекарства, в то время как третий мир страдает под бременем болезней. Средняя продолжительность жизни в Ботсване составляет тридцать девять лет. Сравните с Америкой, где тот же показатель равен семидесяти двум годам. Человек, родившийся в Сьерра-Леоне, может надеяться прожить не дольше двадцати шести лет. Африканец, заболевший СПИДом, протянет в лучшем случае два года. В Америке, при наличии денег, со СПИДом живут десять лет. Все в результате различий в доступности медицинских услуг. Так что не надо меня убеждать, что мои правила отличаются от правил, по которым люди живут сейчас. Это называется выживанием сильнейшего.
— Нет, это называется выживанием богатого, и вы хотите на этом принципе заработать. Ваша жажда наживы не знает границ.
— Вот только не надо читать мне проповеди о нечистоплотности богатства. Вы сами стоите более семидесяти пяти миллионов долларов — и много добра на эти деньги сделали? Да вы даже с собственным сыном не встречались, не помогли ему, когда у него были трудные времена, так что не читайте мне лекции на тему нравственности. Ваш сын вас даже не знает — и рискует ради вас жизнью. А вы бы пошли на это ради него? Стали бы рисковать собственной жизнью ради совершенно незнакомого человека?
Стефан чувствовал, как слова Зиверы постепенно проникают в его душу. Сильнее гнева на этого человека был только гнев Стефана на самого себя, потому что, как он ни старался отринуть это подальше, но в словах Джулиана содержалось зерно истины.
— Так значит, вы намерены возглавить этот медицинский прорыв? Надеетесь посадить Бога в сосуд и продавать на разлив?
Легкая улыбка, игравшая на губах Джулиана, была лучшим ответом.
— Невзирая на человеческие жертвы?
— Нет такого открытия, за которое не пришлось бы платить человеческими жизнями, — заметил Джулиан. — Это как на войне: сколько-то людей погибает, чтобы многие могли жить. Или, цитируя безвестного мыслителя-логика, «нужды многих важнее нужд некоторых».
— Вы это к тому, что нужды богатых важнее нужд бедных. При всем внешнем лоске вы всего лишь варвар в костюме от Версаче.
Джулиан выдержал взгляд Стефана. Повернув голову к слуге у двери, кивнул. Не прошло и нескольких секунд, как по обе стороны от Стефана возникли охранники.
— Они проводят вас в вашу комнату. — Джулиан встал.
Сжав челюсти, пытаясь усмирить ярость, он опять стал массировать пальцами лоб.
— Buona notte [7] .
Возвращаясь в свою комнату, Стефан обдумывал слова Зиверы, снова прокручивая их в голове. Нужды многих важнее нужд некоторых. Этот человек умеет заметать следы. О его грязных делах никто не знает. Беседа дала Стефану богатый материал для размышлений, но основных выводов он сделал два: этот человек на грани безумия… и в его намерения не входит отпускать Стефана живым.
Джулиан вернулся в библиотеку и уселся за стол с бокалом коньяка в руке. Медленно потягивая напиток, он пытался успокоить нервы; пульсирующая боль в голове была сильнее, чем обычно. Лекарство перестало помогать. Чтобы совладать с болью, потребовалось огромное волевое усилие. Прикрыв глаза, он постепенно изгнал из сознания обуревающую его ярость.