* * *
Найдя разлом в стене, Свенсон сначала осмотрел сад и убедился в безопасности. Отсюда до дома было рукой подать — от ближайшего окна его отделяло лишь несколько небольших фруктовых деревьев и клумб. Он вспомнил газетное сообщение о смерти лорда Тарра — кажется, его тело было найдено в саду? Свенсон взобрался на стену, слегка оцарапав руки, и спрыгнул в траву. Ближайшие к нему окна были абсолютно темны, возможно, за ними находился кабинет старого лорда, теперь пустующий (означало ли это, что Баскомба в доме нет?). Свенсон тихонько пошел вперед, ступая по траве, чтобы не оставлять следов на разрытых клумбах. Он добрался до окон; два внутренних оказались фактически дверями — от стены ему не видны были ведущие к ним из сада ступеньки. Свенсон нагнулся и вставил в глаз монокль. Одна из дверей была разбита — в части рамы около ручки стекло отсутствовало. Он осмотрел ступени позади, но битого стекла там не увидел (ну конечно, его уже убрали), потом снова повернулся к пустой раме. На дереве виднелись маленькие сколы. Если он правильно понял, то стекло разбили ударом изнутри, и оно посыпалось наружу. Даже если бы Свенсон поверил, что старого лорда загрыз зверь (а Свенсон отнюдь не верил в подобную версию, к тому же зачем хищнику разбивать стекло, чтобы дотянуться до ручки?), то нападавший должен был бы проникнуть в дом снаружи. А если он уже был внутри, то зачем вообще разбивать стекло? Может быть, лорд Тарр сам его разбил, ища путь к спасению? Но это имело смысл только в том случае, если дверь была заперта снаружи, если лорд Тарр был заточен в своей комнате.
Теперь дверь была заперта изнутри, и Свенсон, осторожно просунув руку в отверстие, распахнул ее. Он вошел в темную комнату и закрыл за собой стеклянную дверь. В лунном свете он разглядел письменный стол и длинные стены, целиком уставленные книжными шкафами. Вытащив спичку из кармана, он зажег ее о ноготь и увидел свечу в старом медном подсвечнике на книжной полке. В слабом пламени свечи доктор осмотрел содержимое всех ящиков письменного стола, но узнал в конечном счете только то, что лорд Тарр питал острый интерес к медицине и почти никакого — к своему имению. Потому что на единственный журнал (заполненный до последней страницы записями, сделанными, как решил Свенсон, рукой управляющего), имеющий отношение к делам имения, приходилось великое множество записных книжек и связанных в пачки рецептов от разных врачей. Свенсон достаточно разбирался в таких делах, чтобы понять: причиной пошатнувшегося здоровья лорда Тарра был бесконечный поиск удовольствий, последствия которого не поддавались никакому лечению; и в самом деле, покойный лорд, казалось, с удовлетворением заносил в дневник сведения о всех своих недугах. Эту аккуратную тетрадь Свенсон обнаружил в верхнем ящике под еще более толстым журналом с рецептами различных снадобий и процедур. Он не торопясь перелистал этот журнал и уже был готов положить его на место, когда вдруг увидел запись: «Доктор Лоренц. Минеральные процедуры. Неэффективно!» Он перевернул страницу и нашел еще две записи — одинаковые, если не считать разного числа сопутствующих им восклицательных знаков; записи эти описывали бурную реакцию желчного пузыря лорда и последующее принудительное опорожнение кишечника. Это была последняя страница журнала, но за ней Свенсон увидел ровную кромочку — тут была еще одна страница (или несколько), и кто-то аккуратно вырезал их бритвой. Он раздраженно нахмурился. Записи не сопровождались датами (больной в своем эгоизме исходил из того, что нет нужды записывать то, что ему и без того известно), а потому Свенсон понятия не имел, сколько это все продолжалось. Не важно. Он засунул журнал назад в ящик. Заговорщики длительное время предпринимали попытки склонить лорда на свою сторону, но затем назначили Баскомба в наследники и… совершили убийство.
* * *
Свенсон встал на колено у замочной скважины и тупо уставился в стену в футах трех-четырех от него, потом вздохнул, поднялся и очень-очень медленно повернул ручку, чувствуя, как защелка лязгнула гораздо громче, чем ему хотелось бы. Он не шевелился, готовый задвинуть щеколду и броситься назад в сад. Но, судя по всему, никто ничего не услышал. Он набрал в грудь воздуха и все так же медленно стал открывать дверь, выглядывая в коридор сквозь увеличивающуюся щель. Ему отчаянно хотелось закурить. Коридор оказался пустым. Он открыл дверь достаточно, чтобы высунуть голову и посмотреть в обоих направлениях. В коридоре царил полумрак, свет в него проникал только из освещенных помещений, расположенных по его концам. Он не видел, что это за помещения, к тому же оттуда не доносилось ни звука. Нервы Свенсона были напряжены. Он заставил себя выйти в коридор и закрыл дверь. Он не хотел, чтобы кто-нибудь, увидев дверь приоткрытой, начал выяснять, в чем дело, хотя и опасался потеряться в доме и не узнать ее среди других запертых дверей, если его вынудят спасаться бегством. Он попытался успокоить себя. Ведь это он налетчик. Это его должны бояться обитатели дома. Свенсон засунул руку в карман пальто и нащупал револьвер. Глупо было рассчитывать, что оружие вселит в него уверенность (либо ему хватает мужества, либо нет, уговаривал он себя; пистолет может быть у кого угодно), но тем не менее он почувствовал себя увереннее. Доктор дошел до конца коридора и заглянул за угол.
Он тут же убрал голову и зажал рукой нос. Запах — едкий, сернистый, механический запах — ударил ему в ноздри, проник в горло, словно он вдохнул пары в литейном цехе. Он вытер платком нос и глаза и снова заглянул в помещение, прижимая к лицу платок. Он увидел большую комнату, уставленную изящными старинными креслами и диванами с широкими сиденьями для дам в кринолинах. Вокруг кресел стояли небольшие приставные столики, на каждом полупустые чайные чашки и маленькие блюдечки с манерно недоеденными остатками торта. Доктор Свенсон произвел быстрый подсчет — одиннадцать чашек; достаточно для женщин из поезда? Но где они теперь? И кто принимал их здесь? Он осторожно прошел через гостиную и заглянул в дверь по другую сторону — она выходила в маленькую прихожую, из которой наверх уходила устрашающе крутая лестница, а дальше виднелся вход в другую гостиную. В тот самый момент, когда он бросил туда взгляд, из-за арки выглянула невысокая толстая женщина в черном платье. Оба они одновременно подались от неожиданности назад, женщина вскрикнула, а Свенсон беззвучно открыл рот. Она подняла руку, глядя на него, а другой принялась обмахивать свое раскрасневшееся лицо.
— Прошу прощения, — выдавила она из себя. — Я думала, они… вы… все ушли. Я бы никогда… я только искала тарелки, чтобы нести на кухню. Повар уже ушел… а дом такой большой. Тут наверняка могут быть крысы. Вы понимаете?
— Мне очень жаль, что я напугал вас, — ответил доктор Свенсон исполненным сочувствия голосом.
— Я думала, вы все ушли, — повторила она.
— Конечно, — успокоил он ее. — Это вполне объяснимо.
Она оценивающе посмотрела на лестницу, потом снова на Свенсона.
— А вы — один из немцев, верно?
Свенсон кивнул и (подумав, что это ей понравится) щелкнул каблуками. Женщина хохотнула и тут же прикрыла рот пухлой розовой ручкой. Он посмотрел ей в лицо, напоминавшее лицо глуповатого ребенка. Волосы у нее были замысловато уложены. На самом деле (он понял, что умозаключения подобного рода даются ему с невероятным трудом) это был довольно претенциозный парик. Черное платье означало траур, и ему пришло в голову, что глаза у нее такого же цвета, как и у Баскомба, что у нее такие же плавные очертания глаз и губ… может быть, это его сестра? Кузина?