* * *
Он не мог не отдать ей должного. Не прошло и двух секунд, как он произнес эти слова, а она уже повернулась к Граббе и Ксонку и дьявольски серьезным шепотом, едва слышимым за пределами возвышения, произнесла:
— Вам об этом что-нибудь известно? Вы поручали что-то Грею?
— Конечно нет, — прошептал Граббе. — Грей получал указания от вас…
— Может быть, граф? — прошипела она еще более злобным голосом.
— Грей получал указания от вас, — повторил Ксонк; его ум работал четко, голос звучал размеренно.
— Тогда что он делал в подвалах? — спросила графиня.
— Я уверен, что нигде он не был, — сказал Ксонк. — Уверен, что Кардинал врет.
Они повернулись к нему, но, прежде чем она успела открыть рот, Чань вытащил руку из кармана пальто.
— Я так полагаю, это его ключ, — сказал Чань и бросил тяжелый металлический ключ на пол — тот со звоном упал перед возвышением.
* * *
Ключ, конечно, мог принадлежать кому угодно (и он не думал, что они помнили, какой именно ключ был у Грея), но вещественное доказательство произвело желаемый эффект — оно словно подтверждало его слова. Он улыбнулся с мрачным удовлетворением, сказав последнее слово в этом язвительном разговоре и чувствуя, как желанная невозмутимость поселяется в его сердце, потому что Чань знал — нет ничего опаснее человека, который не боится смерти, и радовался шансу посеять максимальный раздор в эти последние роковые мгновения. Фигуры на возвышении хранили молчание, как и толпа, хотя он был уверен, что толпа понятия не имеет, о чем идет речь, а только видит, что их вожди явно попали впросак.
— Что он там делал? — начал было Граббе.
— Откройте двери! — прокричала графиня, гневно смотря на Чаня и возвышая голос, который словно бритвой прорезал весь зал.
У себя за спиной Чань услышал звук отодвигаемой щеколды. По толпе тут же прошел шепоток, люди повернулись, потом подались назад. Кто-то еще входил в бальный зал. Чань посмотрел на возвышение (лица стоявших там, как и лица толпы, были обращены к входящим), потом перевел взгляд назад; в шепотке стали слышны тревожные вскрики.
Наконец толпа расступилась, освобождая пространство между Кардиналом Чанем и медленно приближающимся к нему графом д'Орканцем. В левой руке граф держал черный кожаный поводок, прикрепленный металлическим карабином к кожаному ошейнику на шее женщины, которая шла следом за ним. У Чаня перехватило дыхание.
За д'Орканцем неторопливо вышагивала голая женщина, чьи волосы ниспадали на плечи роскошной волной, глаза ее обшаривали комнату и, казалось, не могли остановиться ни на чем конкретном, словно она видела все это в первый раз. Шла она медленно, но без всякого стыда, естественно, как животное, осторожно переставляя ноги, нащупывая ими пол и глядя на окружающие ее лица. Тело у нее отливало синим, мерцало изнутри яркой синевой, поверхность ее кожи была скользкой, как вода, податливой, но в то же время натянутой, и у Чаня возникло впечатление, что каждый шаг требует от нее сознательных усилий и подготовки. Она была красивой и какой-то таинственной (Чань не мог отвести от нее взгляда) во всем — в форме груди, в идеальных пропорциях тела, в соблазнительных очертаниях ног. Он увидел, что тело и лицо ее тщательно выбрито. Отсутствие бровей придавало ее лицу какое-то открытое выражение — как у абсолютно счастливых средневековых мадонн, и в то же время ее нагота сочетала в себе невероятную невинность и сладострастие.
Живыми казались только белки ее глаз, которые вдруг остановились на Чане.
* * *
Граф дернул поводок, и Анжелика пошла дальше. Бальный зал погрузился в тишину. Чань слышал каждый шаг по полированному полу. Он перевел глаза на д'Орканца и увидел холодную ненависть, потом посмотрел на возвышение — шок на лицах Граббе и Ксонка, но графиня, хотя и выведенная из равновесия, поглядывала на своих сообщников, словно пытаясь оценить, насколько успешным оказался этот отвлекающий маневр. Чань снова взглянул на Анжелику. Он не мог сдержаться. Она подошла ближе… и он услышал, как она заговорила.
— Кар-ди-нал Чань, — сказала она, тщательно, как и всегда, произнося каждый слог. Но голос ее стал другим — тоньше, напряженнее, словно часть того, что составляло его прежде, была удалена.
Губы ее не двигались — а могли они вообще двигаться? — и он с ужасом понял, что ее слова звучат только в его голове.
— Анжелика… — Он мог только шептать.
— Все кончено, Кардинал… Ты это знаешь… Посмотри на меня.
Он попытался сделать что-то еще, но ничего не мог. Она подходила все ближе и ближе.
— Бедный Кардинал, ты так хотел меня… И я тоже столько всего хотела… Ты помнишь?
Слова в его мозгу взрывались, как китайские петарды в воде, расцветали в яркие цветы, и наконец он почувствовал, что ее присутствие переполнило его. Ее мысли проникли в его сознание и вытеснили все его чувства.
* * *
Он уже был не в зале.
Они стояли вместе в сумерках на берегу реки, смотрели на серую воду. Было ли когда-то такое в их жизни? Он знал — было, один раз, когда они случайно встретились на улице и она позволила ему проводить ее до борделя. Он живо помнил этот день, хотя и переживал его теперь в ее памяти. Он говорил с ней — слова были бессмысленными. Ему тогда хотелось сказать что-то, что задело бы ее, что-нибудь об истории квартала, по которому они проходили, о своих опасных приключениях, о жизни на берегу реки. Она в ответ едва ли произнесла несколько слов. Тогда он подумал, что она просто плохо знает язык — она все еще говорила с сильным акцентом, — но теперь, когда ее мысли были в его голове, он, потрясенный, понял, что она просто не хотела говорить и весь этот эпизод не имел к нему никакого отношения. Она только согласилась пройтись с ним, чтобы избежать столкновения с другим ревнивым клиентом, который шел за ней от самого Серкус-Гарден. Она почти не слышала, что говорил ей Чань, вежливо улыбалась, кивая на его глупые истории, и хотела, чтобы все это поскорее закончилось… Наконец они ненадолго остановились на набережной и стали смотреть на воду. Чань погрузился в молчание, а потом заговорил о реке, текущей в бескрайнее море. Он заметил, что даже они в своей убогой жизни, оказавшись в этом месте и в это время, могут считать себя у порога тайны.
И этот образ возможного избавления, случайного отражения ее собственной огромной воображаемой жизни, такой далекой… удивил ее. Она запомнила это мгновение и теперь, когда все подошло к концу, благодарила его.
* * *
Кардинал Чань моргнул. Он посмотрел на пол и понял, что стоит на четвереньках и кровавая слюна капает из его рта. Над ним маячила фигура полковника Аспича, державшего в руках стеклянную книгу. Анжелика стояла рядом с графом д'Орканцем, и взгляд ее без всякого любопытства блуждал по комнате. Граф кивнул в направлении возвышения, и Чань с трудом повернулся. У возвышения толпа опять расступилась, пропуская миссис Стерн. Она появилась, ведя за руку невысокую женщину в белом шелковом пеньюаре. Чань потряс головой… Мысли путались в его голове… Женщина в белом… Он знал ее… Он снова моргнул и отер рот, ощущая боль в горле. Пеньюар был прозрачный и плотно обтягивал ее тело… Она шла босоногая, в маске с белыми перьями… Каштановые волосы, кудряшки на висках. Чань, преодолевая себя, поднялся на ноги.