Аспич кивнул:
— Вам хорошо говорить. Но я-то плачу вам так, как если бы вы его убили. А если он объявится живой и здоровый…
— Не объявится.
Аспич натянуто улыбнулся:
— Тогда за вами будет должок. Он вытащил из кармана мундира тонкий кожаный бумажник и протянул его Чаню, который сунул его в карман пальто.
— Что дальше? — спросил Чань.
— Ничего. Надеюсь, что на этом все закончилось.
— Но вы знаете, что не закончилось, — буркнул Чань. Аспич ничего не ответил. Чань не отставал: — Почему больше не было никаких известий? Кто еще втянут в это? Вандаарифф? Немцы? Кто-то из трех сотен приглашенных гостей? Вы, полковник, либо знаете ответы на эти вопросы, либо нет. Но кто-то спрятал тело, и вы хотите знать почему. Вы уже зашли слишком далеко — дело нужно довести до конца.
Аспич не шелохнулся.
Чань рассматривал этого человека — упрямого, опасно одержимого гордыней, — и вдруг ему на ум пришли строки из «Персефоны».
Его любовь холодная и злая,
Ни жалости, ни робости не зная,
Рождала только смерть…
— Вы знаете, как меня найти… без лишнего шума, — пробормотал Чань.
Он повернулся и побрел назад в «Ратон марин».
* * *
Три предыдущих дня он провел, планируя заказанное ему убийство Артура Траппинга. Дело представлялось ему довольно простым. Траппинг был человеком честолюбивым, он доводился свояком Генри Ксонку, богатому оружейному магнату. Чтобы получить пост, отвечающий его новому — в связи с супружеством — положению, он на деньги жены купил престижную должность командира Четвертого драгунского полка, но военным он не был, а свои награды приобрел благодаря всего лишь присутствию при двух незначительных сражениях. Истинные подвиги Траппинга ограничивались поглощением неимоверного количества вина и борьбой с дизентерией, из которой он вышел победителем. Когда полк был продвинут на новое почетное место, заместитель Траппинга, многострадальный адъютант-полковник, профессиональный военный, который — если верить ему — не столько пекся о собственном повышении, сколько о том, чтобы очистить место для достойной фигуры, предпринял весьма примечательный шаг — обратился к Кардиналу Чаню.
Убийства не были для Чаня обычным занятием, но он занимался и этим. Чаще, чем ему этого хотелось, ему поручали повлиять на чье-либо поведение с помощью насилия, шантажа или того и другого, как то диктовала ситуация. Но в последние месяцы он ощущал растущее беспокойство, словно за каждым своим шагом слышал едва различимое тиканье часов, словно его жизнь шла к какому-то рубежу, когда от него потребуют окончательный отчет. Может, дело было в болезни глаз, может, его грызла тревога, объясняющаяся тем, что он почти всегда смотрел на мир через темные очки. Он не позволял этому тайному страху влиять на его поступки, но, когда Аспич предложил ему хорошие деньги, Чань увидел в этом возможность исчезнуть, отправиться в путешествие, скрыться в опиумокурильне — предпринять что-нибудь, пока эта туча дурных предчувствий не рассеется.
Он не очень поверил в то, что рассказал ему о предстоящем деле Аспич. Клиент всегда недоговаривал, лгал, утаивал что-нибудь. Первый день Чань посвятил расследованиям, он рылся в светской хронике, старых газетах, генеалогических книгах, — и, как и всегда, материала для размышлений было предостаточно. Траппинг женился на Шарлотте Ксонк, которая была в семье вторым ребенком — между старшим братом Генри и младшим Фрэнсисом, еще неженатым, только что вернувшимся из дальнего заграничного путешествия. Что бы там ни думал этот бедолага адъютант-полковник Аспич, который, вероятно, решил, что полк обязан повышением статуса своим успехам в колониях, Чань раскопал, что приказ перевести Четвертый драгунский полк в «собственный его высочества» (или в «собственный его пьяного блудливого содомитского паскудства», как предпочитал думать об этом Чань) был издан на следующий день после того, как оружейные заводы Ксонка согласились понизить стоимость эксклюзивного контракта на переоснащение артиллерии всего флота и береговой обороны. Почему полк повысили, было ясно, но вот почему Генри Ксонк решил, что ему будет выгодна такая сделка, оставалось тайной. Любовь к единственной сестре? Чань ухмыльнулся и пошел изводить расспросами еще одного хранителя.
Точного характера новых обязанностей полка он не обнаружил ни в одном документе — во всех сообщениях повторялось лишь то, что он прочел в газете: «охрана дворца, сопровождение важных персон и церемониальные функции», — сплошные раздражающие неопределенности. И только промерив несколько раз шагами коридор, он догадался: ему нужно выяснить, кто источник этого сообщения. Он снова отвлек хранителя от исполнения других его обязанностей, и тот принес ему папку с документами, которую ему даже не пришлось открывать, потому что на ее обложке было все и написано — «Канцелярия Министерства иностранных дел», а не «Военное министерство». Он принялся изучать сам документ и печать в верхней его части. Министерство иностранных дел. Какое отношение могло иметь Министерство иностранных дел к изданию (а следовательно, и ко всем вытекающим из этого организационным мероприятиям) постановления о новом полке для «охраны дворца, сопровождения важных персон и церемониальных функций»? Он мертвой хваткой вцепился в хранителя, который, заикаясь, объяснил:
— Ну, т-тут же говорится про сопровождение важных п-п-пер-сон, а их в Министерстве иностранных дел п-п-пруд пруди и…
Чань прервал его, попросив поскорее принести ему список важнейших чиновников Министерства иностранных дел.
Не меньше часа провел Чань, бродя в полутьме между рядами стеллажей (персонал библиотеки пускал туда Чаня, справедливо полагая, что лучше запустить его туда — и с глаз долой, чем если он все время будет у них на виду) и обдумывая эти крохи сведений. Каковы бы ни были другие его функции, самая главная обязанность полка будет связана с Министерством иностранных дел. Это могло объясняться только теми или иными дипломатическими или внутриправительственными интригами: в обмен на снижение Ксонком стоимости заказа Военное министерство согласилось передать полк в распоряжение Министерства иностранных дел. Траппинг несомненно становился шпионом Ксонка, получая возможность предупреждать его обо всех международных осложнениях, которые могли бы повлиять на его бизнес, а также вызвать подъемы и спады активности других предпринимателей. Возможно, это было достаточное вознаграждение (в чем Чань вовсе не был уверен), однако оно не объясняло, почему одно министерство оказывает такую щедрую услугу другому или, вообще, зачем Министерству иностранных дел понадобились собственные вооруженные силы?
Как бы то ни было, уже и этот объем информации позволил Чаню (когда он познакомился с личностью Траппинга, его домом, экипажем и казармами полка) расположиться для ведения наблюдений вблизи Министерства иностранных дел, поскольку именно там, по его убеждению, и находился ключ к разгадке всех обстоятельств этого события. Таковы были методы Чаня; но хотя он проводил подобные исследования для того, чтобы лучше понимать, с чем имеет дело, верно было также и то, что он таким образом занимал свой скучающий ум. Будь он обычным убийцей, он мог бы прикончить Артура Траппинга где угодно — достаточно было просто пойти за ним и дождаться подходящего момента. Тот факт, что в конечном счете Чань мог именно так и поступить, никак не влиял на его желание понять причины, стоявшие за пожеланиями заказчика. Он был не очень разборчив, принимая заказы, но прекрасно понимал, что рискует и что у клиента всегда может возникнуть желание еще больше обезопасить себя и устроить так, чтобы и Чань пал жертвой каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Чем больше он знал — о клиенте и его предмете, — тем безопаснее себя чувствовал. В данном случае он прекрасно осознавал, что задействованы силы куда как более влиятельные и мощные, чем Траппинг и его несчастный адъютант-полковник, и нужно быть осторожным, чтобы не задеть их интересов. И если уж браться за дело, то исполнять его нужно было как можно незаметнее.