— Господи Боже мой! — сказал Каноль, высвобождаясь из объятий. — Вот еще сумасшедший. Что такое? Не попал ли я в желтый дом?
Но, отступая назад, он нечаянным движением сбросил шляпу с головы незнакомца, и прекрасные белокурые волосы госпожи де Канб упали на ее плечи.
— Вы здесь? — вскричал Каноль, бросившись к ней и заключая ее в объятия. — О, простите, что я не узнал вас или не угадал, что это вы…
— Тише, — сказала она, поспешно поднимая шляпу и надевая ее. — Тише! Если узнают, что я здесь, так, может быть, отнимут у меня мое счастье. Наконец-то мне разрешили увидеть вас еще раз. О, Боже мой, Боже мой! Как я счастлива!
И Клер, чувствуя, что грудь ее сейчас разорвется, зарыдала.
— Еще раз! — повторил Каноль. — Вам разрешили увидеть меня еще раз? И вы говорите это со слезами? Стало быть, вы уж не должны были видеть меня? — спросил он с улыбкой.
— О, не смейтесь, друг мой, — отвечала Клер, — ваша веселость терзает меня. Не смейтесь, умоляю вас! О, если б вы знали, каких трудов стоило мне пробраться к вам, и это было почти невозможно… без помощи Ленэ, этого добрейшего человека… Но поговорим о вас, бедный друг. Боже мой! Вы ли это? Вас ли я вижу? Вас ли могу прижать к груди?
— Меня, меня, точно меня, — отвечал Каноль, смеясь.
— Ах, зачем притворяться веселым? Это бесполезно, я все знаю. Никто не знал, что я люблю вас, и потому ничего не скрывали от меня.
— Так что же вы знаете?
— Ведь вы ждали меня, — продолжала виконтесса, — не так ли? Вы были недовольны моим молчанием, не правда ли? Вы, верно, уже бранили меня?
— Я беспокоился, был недоволен, правда, но я не думал бранить вас. Я знал, что какое-нибудь важное обстоятельство, которое сильней вашей воли, удаляет вас от меня, и во всем этом я вижу одно несчастье: свадьба наша должна быть отсрочена на неделю, может быть, на две.
Клер, в свою очередь, посмотрела на Каноля с тем же изумлением, с каким смотрел офицер несколькими минутами раньше.
— Как! Вы не шутите? — спросила она. — И вы действительно не боитесь, не испуганы?
— Боюсь ли я? — отвечал Каноль. — Да чего же мне бояться? Уж не подвергаюсь ли я какой-нибудь опасности, которая мне неизвестна?
— Ах, несчастный, он ничего не знает!
И в естественном опасении внезапно сказать правду тому, для кого это сообщение таило столь страшную угрозу, она, сделав над собой невероятное усилие, удержала слова, которые, вырвавшись из сердца, были уже у нее на устах.
— Нет, я ничего не знаю, — сказал серьезно Каноль. — Но вы скажете мне все, не так ли? Ведь я мужчина. Говорите, Клер, говорите.
— Вы знаете: Ришон погиб.
— Да, знаю, — отвечал Каноль.
— Но знаете ли, как он умер?
— Нет, но догадываюсь… Он, верно, убит в бою, на стенах Вера?
Клер помолчала с минуту, потом голосом звучным, как медь, звенящая по убитому, медленно сказала:
— Его повесили в Либурне на рыночной площади!
Каноль отскочил.
— Повесили! — вскричал он. — Повесили Ришона, военного!
Потом он побледнел, провел дрожащей рукой по лбу и сказал:
— А, теперь все понимаю!.. Понимаю, почему арестовали меня, почему допрашивали, понимаю слова офицера, молчание солдат; понимаю причину вашего посещения, ваши слезы, когда вы увидели меня веселым; понимаю, наконец, почему собралась эта толпа, ее крики, ее угрозы! Ришона повесили, за него отомстят мне!
— Нет, нет, любимый! Нет, бедный друг мой, сердце мое! — вскричала, вся светясь радостью, Клер, схватив руки Каноля и смотря прямо в глаза ему. — Нет, не тобою хотят они пожертвовать, милый пленник! Ты не ошибся: сначала назначили тебя; да, ты был осужден, тебе следовало умереть; ты был близок к смерти, милый жених мой! Но будь спокоен, теперь ты можешь говорить о счастье и будущности. Та, которая отдала тебе свою жизнь, спасла твою! Радуйся… Но тише, чтобы не разбудить твоего несчастного товарища, на которого обрушится гроза, который умрет вместо тебя!
— О, молчите! Молчите, дорогой друг, вы приводите меня в ужас, — шептал Каноль, еще не оправившись, несмотря на горячие ласки Клер, от страшного удара, который разразился над ним. — Я, спокойный, доверчивый, такой веселый и глупый, был близок к смерти! И когда же? В какую минуту? Праведное Небо! Когда готовился венчаться с вами! О, клянусь душою, это было бы двойное убийство!
— Они называют это мщением, — сказала Клер.
— Да, да… действительно, они правы.
— Ах, вот теперь вы мрачны и задумчивы.
— О, я боюсь не смерти! — вскричал Каноль. — Но смерть разлучит меня с вами…
— Если б вы умерли, мой любимый, так и я бы умерла. Но зачем так печалиться? Лучше радуйтесь вместе со мною. В эту ночь, может быть, через час, вы выйдете из тюрьмы. Или я сама приду за вами, или буду ждать вас у ворот. Тогда, не теряя минуты, не теряя секунды, мы убежим. Да, убежим тотчас, я не хочу ждать. Этот проклятый город пугает меня! Сегодня еще я успела спасти вас, но завтра, может быть, какое-то новое неожиданное несчастье вновь отнимет вас у меня…
— Знаете ли, дорогая, любимая Клер, вы принесли мне слишком много счастья разом! Да, да, действительно, слишком много счастья, я умру от радости…
— Так становитесь по-прежнему беспечным, по-прежнему веселым…
— Так и вы, Клер, будьте веселой.
— Вы видите, я смеюсь…
— А этот вздох?
— Я вздыхаю, мой друг, о том несчастном, который жизнью своею платит за нашу радость.
— Да, да, вы правы. О, почему не можем мы бежать теперь же? Ах, добрый мой ангел-хранитель, взмахни крыльями и улети вместе со мной.
— Потерпите, дорогой супруг, завтра мы улетим… Куда? Я и сама не знаю… в рай нашей любви. А до тех пор радуйтесь, что я здесь.
Каноль обнял ее и привлек к себе.
Она обвила шею молодого человека руками и с волнением приникла к его груди, в которой едва билось раздираемое противоречивыми чувствами сердце.
Вдруг во второй раз, несмотря на все счастье Клер, у нее вырвалось горестное рыдание и из глаз хлынули слезы.
— Так вот как вы веселы, бедный ангел? — спросил наклонившийся над ней Каноль.
— Это остаток прежнего горя, — отвечала она.
В это мгновение дверь отворилась и знакомый нам офицер объявил, что прошло полчаса, время, разрешенное в пропуске.
— Прощай, — прошептал Каноль, — или прикрой меня плащом и уведи отсюда.
— Бедный друг, — отвечала она вполголоса, — молчи, потому что слова твои рвут мне сердце! Разве ты не видишь, что и я желаю того же? Имей терпение за себя, имей терпение особенно за меня! Через несколько часов мы соединимся и уж никогда не расстанемся.