Луизон настолько была напугана, что еле говорила, и попросила Филиппа отвести ее во дворец.
— Хоть мы и безрассудны, но нам везет. Вы правы, надо возвращаться, я провожу вас. Благословим же Небеса, столь очевидно покровительствующие нам.
Они пошли назад тем же путем и вскоре снова оказались в подземной кладовой. Отважная девушка сбросила там черное одеяние, попрощалась с Филиппом, пообещав ему псе, о чем он просил, лишь бы отделаться от него, и поднялась к королеве, которая ни жива ни мертва ждала ее: служанка отсутствовала почти полтора часа.
Увидев Луизон, королева вскочила, рванулась ей навстречу и забросала градом вопросов:
— Ну, как, как? Узнала ли ты что-нибудь?
— Я знаю все.
— О! Говори же, заклинаю тебя! Боже мой! Как я измучилась! Мне казалось, что ты никогда не вернешься.
Луизон рассказала, как все происходило и что она подслушала. Мария Луиза слушала ее с ужасом, а когда не осталось сомнений в том, что ее подозрения полностью подтвердились, на лбу у нее выступили капельки пота. Она заставила Луизон дважды или трижды повторить слова инквизитора и задумалась на несколько секунд.
— У герцога слишком высоки понятия о чести и преданности, — сказала она, — пусть он признается, так надо, тем более что это правда и его признание не причинит нам никакого вреда. У меня нет иного выбора, помимо встречи с ним, это необходимо.
— Вы хотите повидаться с герцогом? И где же?
— Там, где ты его только что обнаружила; завтра я пойду туда вместо тебя. Разве Филипп не сказал, что, если ты захочешь снова проникнуть в это омерзительное помещение, он опять отведет тебя туда, поскольку все так хорошо удалось сегодня?
— Конечно, госпожа, но вы!.. Подвергать себя такой опасности! Это невозможно! На такое я никогда не пойду.
Королева уговаривала ее, приказывала, снова уговаривала. Луизон оставалась непреклонной; борьба продолжалась до конца ночи; наконец, после того как она пригрозила открыть все королю, явиться к великому инквизитору, признать себя виновной и тем самым навлечь на себя всеобщее подозрение в том, что питает к герцогу не дружеские, а иные чувства, Луизон согласилась повиноваться ей, но с условием, что спустится в подземелье вместе с ней и будет сопровождать ее повсюду, в противном случае служанка предпочитала отказаться, невзирая на все последствия такого неповиновения.
Все устроилось лучше, чем можно было ожидать. Филиппа тоже пришлось долго уговаривать; но значительная сумма денег, желание угодить возлюбленной и спасти жизнь герцогу, которого он очень любил, убедили его. Встреча была назначена на тот же вечер, в том же месте и с теми же предосторожностями.
Эти подробности я узнала от самой Луизон. После того как она, покинув Испанию, вернулась во Францию, герцогиня Савойская привезла ее в Турин, и мы не раз просили девушку рассказать об особенностях и загадках этой страны. Бедняжка не могла без дрожи вспоминать о ней и осеняла себя крестным знамением, посылая проклятия страшным монахам, оскверняющим все в самом прекрасном краю из тех, где Господь позволил обитать людям.
В течение всего дня королева была рассеянной и так углубилась в себя, что не понимала, о чем ей говорили, Королева-мать решила, что невестка заболела, но та сослалась на тоску, вызванную отсутствием короля. Ей поверили или сделали вид, что верят (в некоторых случаях это почти одно и то же).
Час приближался, но время шло медленно, как бывает всегда, когда чего-то с нетерпением ждешь; в какую-то минуту королева заколебалась от страха и чуть не осталась у себя, но, вспомнив о благородном сеньоре, который должен был умереть из-за нее, посчитала своим долгом спасти его.
— Всевышний внушил мне эту мысль, значит, он хочет, чтобы я осуществила задуманное. Со мной ничего не случится, пойдемте!
Все происходило как накануне, Филипп ждал на том же месте; он бросился к ногам королевы, умоляя ее вернуться, не навлекать на себя мщение со стороны ужасного суда. Мария Луиза и слушать ничего не хотела; пришлось набросить на нее балахон и повести ее в это логово суеверия и интриги.
Когда они спустились в подземелье, Филипп сам повел королеву по закоулкам, попросив ее непринужденно опереться на его руку, как это делают люди, шагающие рядом, и вскоре они добрались до тюремного коридора. Филипп теперь знал, где находится камера герцога. Любой посвященный, назвав пароль, мог приказать тюремщику открыть ему дверь той или иной камеры. Поскольку миссия инквизиторов была всегда секретной и известна только тому, кто ее выполнял, тюремщик не мог отказать в выдаче ключа, если пришедший ссылался на приказ сверху.
— Я очень рискую, — пояснил Филипп, — тем не менее пойду на все ради вашего величества, готов даже пожертвовать жизнью; если Бог того захочет, пусть возьмет ее у меня.
После того как он шепотом произнес несколько слов на ухо надзирателю, сидевшему в другом конце коридора, ключ оказался в руках Филиппа. Сердце
Марии Луизы билось так сильно, что у нее перехватывало дыхание; она вошла в камеру и при еле заметном свете крохотного фонаря увидела несчастного герцога де Асторга: он сидел около деревянного столика, принуждая себя читать молитвенник перед тем, как лечь на убогое ложе, где ему полагалось спать.
— Чего еще хотят от меня? — спросил он. — Я сказал свое последнее слово. Дайте мне возможность подготовиться к смерти.
Королева вошла одна. Филипп с Луизон стояли на страже за дверью и были полны решимости защищать повелительницу ценой своей жизни, если бы кто-нибудь захотел ворваться внутрь. Увидев столь ужасное помещение, Мария Луиза прижалась к стене, из-под капюшона вырвались рыдания. Герцог вскочил, подбежал к королеве и поддержал ее, иначе она упала бы.
— Кто вы? — взволнованно спросил он. — Похоже, вы сочувствуете моим страданиям и горестной участи? Однако сочувствию нет места в этих стенах, вы обманываете меня, вы, конечно, ложный друг. Это новый способ соблазнить меня, но вы не добьетесь успеха! Никто не заставит высокородного кастильца лгать ради спасения своей жизни.
— Какое благородство! — прошептала королева.
— О Боже! Этот голос… похоже на колдовство, на происки дьявола; позвольте мне помолиться, говорю я вам!
— Де Асторга, это я! Неужели ты не узнаешь меня?
— Вы!.. Она!.. Нет, нет, это не она, такого быть не может.
— Это я, конечно, я, ничего не бойся. Я пришла спасти тебя, освободить от данного тобою слова и сказать, что ты не должен скрывать правду; не нужно жертвовать жизнью ради призрачной чести.
— Не знаю, сон это или явь, но если передо мной действительно вы, то это, конечно, сон. Неужели передо мною вы? Во имя Господа, уходите! Они могут явиться сюда и обнаружить нас здесь вместе; тогда вам не спастись, вы погибнете, как и я. Но, наверное, это безумие, не может быть, чтобы сюда пришли вы! Эти ничтожества прибегли, вероятно, к магии. Vade retro! Королева поняла, что не убедит его, если не откроет лица; она быстро сорвала с головы капюшон с маской и предстала перед ним во всей своей величественной красоте; герцог вскрикнул, раскинул руки и упал перед ней на колени, сраженный, обессилевший и окаменевший.