Среди всех европейских принцесс подыскивали избранницу, чтобы предложить ей этот терновый венец; но если даже для бедной Марии Луизы испанская корона была тяжким бременем, то какая же участь ожидала ту, которой суждено было прийти ей на смену теперь, когда Карл II жил лишь скорбью и окутал испанский двор пеленой еще более непроглядной печали!
Герцог Медина-Сели, хотя и не был уже первым министром, по-прежнему обладал огромным влиянием на короля. Он решил сделать первую попытку пробить брешь, когда после долгих переговоров была, наконец, найдена несчастная, которой предстояло разделить с королем его ледяной трон. Королева-мать ради такого важного дела опять покинула свое уединение, как она это сделала после смерти Марии Луизы. Я не упоминала о ней, потому что в тех обстоятельствах она не играла никакой роли, тогда как в подготовке нового брака с самого начала определяла все.
— Сын мой, — сказала она королю, одиноко сидевшему у окна в спальне, где умерла королева, — сын мой, вы, кажется, не вспоминаете более о том, что вы король.
— Зачем мне эта смехотворная власть, если она не помогла мне сохранить единственное существо, которое я любил, сударыня?.. Зачем быть королем, если ему приходится страдать так же, как обыкновенным людям, и даже больше?
— Вы получили от Бога и от вашего отца корону и обязаны передать ее вашим детям, это ваш долг.
— Мой долг! — с горькой усмешкой повторил король. — И как же я теперь выполню этот долг? Как появятся дети, если у меня нет больше супруги?
— Ваше горе не будет длиться вечно, государь. Ваш титул возлагает на вас обязанность, которой вам необходимо поделиться.
— Какую же, сударыня?
— Ваши подданные ждут наследника, и совет решил, что вам, ваше величество, следует подарить Испании новую королеву.
— Никогда!
— Принцессу уже выбрали, переговоры провели, требуется лишь ваше согласие, чтобы обсудить условия брака.
— И кто же позволил себе это сватовство без моего на то приказа? Кто осмелился распоряжаться мною?
— Ваша мать, сын мой, та, что носила вас под сердцем, оберегала в детстве и считает себя обязанной перед Богом заботиться о вашей славе и вашем счастье.
— Но почему? Почему? — повторял монарх, ударяя себя по лбу. — Почему мне не дают спокойно оплакать ту, которую я потерял? Почему меня лишают единственного утешения страждущего — возможности страдать9 Последний бедняк в моем королевстве оплакивает свою подругу и хранит печальные воспоминания о ней столько времени, сколько пожелает, и никто ему не мешает.
— Король несет ответственность за народ, государь, а вы — король.
— Да, я король, но не властелин! Я король, но мои подданные и моя мать навязывают мне свою волю! Я король и не могу всю жизнь носить траур по любимой супруге?! Это насмешка, повторяю вам, сударыня! Если я король, так пусть мне повинуются и не командуют мною.
— Государственные интересы, ваше величество, ваша молодость, счастье вашей дальнейшей жизни…
— Государственные интересы! Разве нет принцев, которые могут унаследовать мою корону? У меня есть кузены во Франции, кузены в Австрии — мне остается только выбрать. Моя молодость! Она увяла. Мое счастье! Оно в могиле моей любимой. Оставьте меня, сударыня, оставьте!
За этой неудавшейся попыткой воздействовать на него последовало множество других; в конце концов, бедного короля стали так осаждать, что у него не оставалось ни минуты покоя. Ромул — только он один находился теперь при хмуром и раздражительном короле в минуты скорби — присоединился к мучителям: он постоянно терзал его, с утра до вечера повторяя монарху, что тот будет проклят, если не сделает все возможное, чтобы обрести наследника трона, и будет навечно разлучен со своей дорогой Луизой. Эта мысль прижилась в голове короля; он отправился в Эскориал и, пока находился там, все время проводил в молитвах у гробницы королевы, спрашивая, как бы она посоветовала ему поступить.
— Бог разлучит нас навечно! — восклицал он под звонкими сводами.
Чтобы убедить его, прибегли к хитрости: за гробницей спрятали молодого монаха, и он, подражая голосу королевы, произнес:
— Женись! Или мы никогда не встретимся вновь. Король тут же потерял сознание. Но наготове уже был врач, — не Юсуф, на это время предусмотрительно удаленный под каким-то предлогом. — а врач-заговорщик, который привел Карла в чувство и велел перенести его в спальню, убедившись, что слова, услышанные у гробницы, глубоко запечатлелись в сознании короля.
На этот раз король пережил ужасный приступ. Увидев больного в таком состоянии, Юсуф сразу догадался, что без интриги здесь не обошлось, так как целые сутки тот повторял одно и то же:
— Луиза, я повинуюсь тебе, если за нашу встречу надо заплатить такой ценой…
И действительно, на следующий день король вызвал первого министра и стал расспрашивать его о принцессе Анне Нёйбургской, племяннице пфальцского курфюрста, а следовательно, племяннице Мадам, второй жены Месье. Все эти короли и принцы связаны между собой родством.
Принцесса Анна отличалась красотой и умом. В молодости, то есть в то время, когда мы встречаемся с нею, она была полна очарования, но затем утратила его; позднее она сыграла странную роль, но пока еще речь не об этом.
Принцесса Анна воспитывалась при маленьком дворе Нёйбурга; отец ее был не очень богат, а сама она необычайно скромна. Многие немецкие государи, чьи дочери становятся королевами и императрицами, живут далеко не так роскошно, как наши знатные вельможи.
Корона Испании подвернулась для нее весьма кстати; однако слухи об отравлении Марии Луизы наводили на размышления. Воспитательницей у принцессы служила графиня фон Берлепш, женщина расчетливая и предприимчивая, готовая служить любому, если ей заплатят; она уже успела сколотить состояние из средств ученицы и вовсе не желала лишаться этого источника доходов. Графиня внушила всем и поклялась, что, если ее привезут в Испанию, она будет наблюдать за королевой и непременно сумеет воспрепятствовать каким бы то ни было происшествиям с нею.
В условиях брачного контракта было оговорено, что графиня фон Берлепш будет сопровождать принцессу в Испанию и останется с нею.
— Принцесса Орлеанская была несчастна только потому, что ее покинули. Родные совсем не заботились о ней, так пусть же ее опыт послужит нам и поможет уберечь наше дитя, — говорила герцогиня г-же фон Берлепш.
— Я спасу ее, ваша светлость, можете положиться на меня.
Условия были приняты, и вскоре Анна Нёйбургская узнала, что пора готовиться к отъезду. Корона весьма прельщала ее, но ее отнюдь не прельщал супруг и тем более придворные почести. Принцессе описали короля: несмотря на молодость, он выглядел почти стариком. Ей даже не решились прислать его портрет; она знала кое-что о его сумасбродствах, странных мыслях и потому была счастлива лишь наполовину, — удовлетворение получало только ее честолюбие.