После неудачной попытки защитить королеву принц резко изменил стиль поведения. Его дом, роскошный образ жизни остались теми же. Только теперь он не позволял себе никаких праздников и главное — никаких комедианток, одежда его была по-прежнему великолепная, но строгая. Степенность, уединение и меланхолия — вот чего потребовали от него теперь в качестве послушания. Ему нетрудно было принять такой вид, поскольку случившееся его действительно уязвило.
Королева заметила перемену, на которую обратила ее внимание Берлепш, и сказала с очевидным сочувствием:
— Мой бедный кузен скучает, я очень хотела бы видеть его в ином настроении — попытаюсь помочь ему.
Час спустя это высказывание было передано послу. В тот же вечер, ужиная у принца Дармштадтского, граф приступил прямо к делу:
— Принц, вы больше не спрашиваете, какую услугу вы могли бы мне оказать.
— Я жду, когда вы соблаговолите сообщить мне об этом, сударь.
— Что ж, пришло время сказать вам все.
— Наконец-то! — воскликнул принц, и его глаза загорелись от любопытства.
— Я прошу вас всего лишь поухаживать за одной дамой.
— Это нелегко.
— Заставить ее полюбить вас.
— Еще труднее.
— И получить неопровержимые доказательства ее любви.
— О! Граф, вы требуете, чтобы я украл золотое яблоко из сада Гесперид. Разве вы не знаете, что я влюблен, и влюблен безнадежно; этого не изменить, следовательно, мне не удастся убедить кого бы то ни было в своей любви.
— Мы находимся как раз в стране этих золотых яблок, принц, и вы добудете одно из них, если захотите; вам только надо захотеть.
— Нет, сударь, я не смогу. А эта дама молода?
— Да.
— Красива?
— Красивее не бывает.
— Она достойная женщина?
— Чрезвычайно достойная.
— И для вас очень важно, чтобы она меня полюбила?
— Мне это абсолютно необходимо. Вы здесь только для этого.
— Оставьте, господин посол, я не способен на такие подвиги.
— Я поверю в это только после того, как назову ее вам, а вы откажетесь.
— Так сделайте это поскорее и закончим разговор.
— Это… это именно та женщина, которую вы любите, ради которой вы, конечно, пожертвовали бы жизнью, даже честью… А теперь вы снова скажете «нет»?
— Боже мой! Это?..
— Именно так! — поспешил перебить его граф, не дав возможности закончить фразу.
— Но, господин посол, как вам пришло такое в голову? Напрасный труд, я никогда ничего не добьюсь, убежден в этом.
— Простите меня, принц, но вы завоюете ее, и коль скоро я советую вам попытаться, то делаю это с полной уверенностью в успехе. Если бы все было иначе, я попросил бы вас заняться этим раньше.
— Мне кажется, я сплю. Как! У меня есть надежда? Это не выдумка? Не розыгрыш?
— Это правда.
— Я никогда не осмелюсь, господин посол.
— Попытайтесь!
— Но вы же не собираетесь погубить ее, подталкивая меня на этот путь?
— Напротив, я хочу спасти ее, уберечь, не допустить, чтобы ее постигла участь Луизы Орлеанской, я хочу, чтобы она правила Испанией, но за ее спиной стояли бы вы, вместе со мной.
— Но как увидеться с ней? Как заговорить? Ведь за королевой следят так, что невозможно наедине и слова ей сказать.
— Садитесь за этот письменный стол и пишите: сегодня вечером она получит ваше письмо, а завтра, может быть, даст ответ.
Принц в конце концов позволил себя убедить. Как легко поверить в то, чего желаешь! Он написал письмо, преисполненное почтения и страсти, но вместе с тем и искренности настоящего влюбленного, кем он и был. Это письмо было превосходным — великолепный ум и тончайшее искусство слова не смогли бы продиктовать ничего подобного. Граф пришел в восторг. Он ушел от принца, посоветовав ему хранить тайну и соблюдать осторожность, — два условия, без которых им никогда не добиться успеха.
Бедный принц Дармштадтский всю ночь предавался безумным грезам. Ему казалось, что он стал героем волшебной сказки. Он любим королевой! Она примет его! Ответит на любовное письмо! Разум подсказывал ему: «Никогда! Никогда!» Но сердце и любовь тешили его иллюзиями, он прислушивался то к разуму, то к сердцу, в голове был хаос, тысячи мыслей смешались в ней; если бы эти часы одиночества продлились дольше, он сошел бы с ума.
На рассвете принц отправился к послу, чтобы поговорить о королеве. Увидев его, Мансфельд улыбнулся:
— О принц, вы напоминаете мне мою молодость: когда-то и я был таким. Рад видеть вас в подобном расположении духа, это хорошо. Ничего не бойтесь, ваше письмо передано.
— Неужели это правда?
— Его прочитали и даже перечитали.
— И?..
— Но не ответили на него, и вы это должны понять; однако его не выбросили, не сожгли, не разорвали, оно так хорошо спрятано, что никто его не найдет. Ну, как вам все это представляется?
— Сударь, мне кажется, что я сплю.
— Это еще не все. Она неоднократно заговаривала о вас, повторяла: «Мой кузен очень хорошо пишет… Моего кузена ждет, несомненно, блестящее будущее… Мой кузен обосновался в Испании и не собирается жениться».
— О мой Бог! — воскликнул бедный принц. — Только не будите меня!
— Вы можете явиться во дворец в течение дня.
— Она так сказала?
— Да. Она примет вас в своем индийском кабинете; там будут только король, госпожа фон Берлепш и Ромул, которого я советую вам опасаться: этот карлик творит зло инстинктивно.
— Я пойду туда, сударь.
— Король сейчас спокоен, у него новая мания — раковины. Он все время раскладывает их по полочкам именно в той гостиной, куда вы должны явиться, и, когда находится там, его ничто в мире не интересует, кроме раковин. Госпожа фон Берлепш предана нам полностью; следовательно, вам некого опасаться, кроме зловредного Ромула. Эта мерзкая тварь, видно, никогда не умрет!
Сведения, как видно, были точны. Госпожа фон Берлепш не теряла времени даром, она сообщала то, что ей заблагорассудится, и приходилось принимать все на веру, да и как можно было сомневаться, если все говорило в ее пользу! К тому же граф фон Мансфельд, как все опытные хитрецы и интриганы, легко попадал в самые заурядные ловушки. Я часто замечаю, что таким людям можно внушить только ложь. Они сами лгут с неподражаемой дерзостью и верят правде лишь с большими оговорками.
Принц отправился во дворец, где королева действительно ожидала его, так как Берлепш заранее спросила, согласится ли она принять своего кузена.