В азарте я не заметил, как понемногу удалился от охоты. Мне сказали, что нам предстоит подниматься в течение двух часов, но через три четверти часа я уже спускался по склону.
Внезапно в тридцати шагах от себя я услышал ужасный рев.
Повернувшись в ту сторону, откуда он раздался, я увидел буйвола.
Ах, что за добыча! Только ружье в моих руках почему-то немного дрожало, я прислонил его к ветке дерева и спустил курок.
Едва я успел это сделать, как увидел два надвигающихся на меня налитых кровью глаза и морду, вспарывающую землю, словно плуг.
Я выстрелил второй раз; но, вместо того чтобы замедлить бег животного, второй выстрел, казалось, подхлестнул его.
Я успел лишь отбросить ружье, схватиться за ветку дерева, под которым стоял, гимнастическим прыжком подтянуться до уровня этой ветки и затем перебраться с нее на верхние.
Но с буйволом далеко не было покончено. Он не мог влезть за мной на дерево, но принялся сторожить его. Первые десять минут я говорил ему: «Давай-давай, приятель, кружись, мне на тебя, в общем, плевать!»
Но в течение следующих десяти минут я заметил, что дело обстояло серьезнее, чем показалось мне на первый взгляд.
Через час я понял по тому спокойствию, с которым буйвол разгуливал вокруг дерева, что он решил быть моим сторожем до тех пор, пока ему не удастся сделаться моим палачом.
Время от времени он поднимал голову, смотрел на меня налитыми кровью глазами, угрожающе ревел, потом принимался щипать растущую вокруг моего дерева траву, как будто хотел сказать мне: «Вот видишь, у меня есть все, что мне нужно: трава, чтобы прокормиться, утренняя и вечерняя роса, чтобы утолить жажду; но ты животное плотоядное и не привык еще питаться листьями, в один прекрасный день тебе придется спуститься, а когда ты спустишься, я затопчу тебя копытами, забодаю рогами; ты у меня проведешь неприятные четверть часа, так и знай!»
К счастью, папаша Олифус не из тех, кто долго раздумывает, когда надо принять решение. Я сказал себе: «Олифус, приятель, чем дольше ты станешь ждать, тем хуже для тебя. Ты дашь твоему буйволу час на то, чтобы убраться отсюда, и, если через час он не уйдет, ну что ж! Тогда посмотрим, что делать».
Я взглянул на часы: было одиннадцать. Я сказал: «Ну, так до полудня!»
Как я и подозревал, буйвол не ушел от дерева и продолжал караулить меня. Время от времени он принюхивался и мычал изо всех сил. Каждые десять минут я смотрел на часы и отпивал глоток из моей фляжки. На пятидесятой минуте я сказал ему: «Берегись, приятель, у тебя осталось всего десять минут; если через десять минут ты не уйдешь один, мы уйдем вместе». Но на пятьдесят девятой минуте он, вместо того чтобы уйти, улегся головой к подножию дерева и, раздувая ноздри, насмешливо поглядывал на меня, словно говорил: «О, мы еще побудем вместе, не беспокойся».
Но я решил по-другому. Как только истекла шестидесятая минута, я проглотил весь оставшийся во фляжке ром, взял в зубы нож и — хоп! — прыгнул вниз, рассчитав так, чтобы упасть в двух футах позади него и схватить его левой рукой за хвост, как, я видел, это делали тореро в Кадисе и Рио-де-Жанейро.
Каким бы проворным ни был буйвол, я ему в этом не уступал; пока он поднимался, я успел вцепиться ему в хвост. Он два или три раза повернулся кругом, а я еще крепче обмотал его хвост вокруг своей руки. Видя, что, до тех пор пока я держу его за хвост, он не сможет достать меня рогами, я стал понемногу успокаиваться, а он, напротив, ревел изо всех сил, и явно от ярости.
«Подожди! Подожди! — сказал я ему. — Ах, ты ревешь от злости, приятель. Что ж! Я заставлю тебя реветь от боли».
И взяв нож, я — раз! — засадил его буйволу в живот.
Похоже, на этот раз я попал в чувствительное место: он встал на дыбы, как лошадь, и так неожиданно рванулся вперед, что едва не оторвал мне руку; но я держался крепко, не отстал, и — вжик! вжик! — бил его ножом. Не пожелаю я вам такой гонки! Видите ли, это продолжалось четверть часа, и за это время я проделал больше двух льё по кустам, болотам, ручьям — с тем же успехом я мог прицепиться к локомотиву. И — вжик! вжик! — я не переставал бить его, приговаривая: «Ах, негодяй! Ах, подлец! Ах, злодей! Ты хочешь мне брюхо распороть; погоди у меня!» Он уже не просто был разъярен, он взбесился, так взбесился, что, добежав до края отвесной скалы, не задумываясь, кинулся вниз; но я видел, куда он бежит, и отпустил его. Я как вкопаный остановился наверху, а он покатился вниз: трах! бум! бум!
Вытянув шею, я посмотрел вниз: мой зверь лежал мертвый на дне пропасти. Что до меня, то, надо признаться, я был не многим лучше: избитый, замученный, исцарапанный, покрытый кровью, но у меня ничего не было сломано.
С грехом пополам поднявшись и срезав деревце, чтобы опираться на него как на палку, я направился к ручью, блестевшему за деревьями в сотне шагов от меня.
Добравшись до берега, я опустился на колени и только начал умываться, как услышал голос, кричавший по-французски: «Ко мне! Ко мне! Помогите!»
Повернувшись на крик, я увидел молоденькую девушку, почти голую, которая бежала в мою сторону, протянув ко мне руки, и выглядела ужасно испуганной. Ее преследовал какой-то неф с палкой в руках; он так мчался, что, хотя до девушки ему оставалось сто шагов, он в секунду ее догнал, схватил и потащил в чащу.
Вид этой девушки, которая звала на помощь по-французски, ее жалобный голос, грубость негодяя, взвалившего ее на плечо и тащившего в лес, — все это вместе придало мне сил; забыв об опасности, я бросился за ним, крича: «Стой! Стой!»
Чувствуя за собой погоню, похититель побежал с удвоенной скоростью. Ноша едва замедляла его бег. Я не мог понять, что это за человек, наделенный подобной силой, и опасался, как бы в минуту нашей встречи мне не пришлось раскаяться в том, что строил из себя странствующего рыцаря.
Расстояние между нами почти не сокращалось, и не знаю, удалось бы мне, несмотря на пыл, с которым я преследовал негра, догнать его когда-нибудь, если бы несчастная женщина, похищенная им, не уцепилась за ветку оказавшегося на ее пути дерева с такой силой, что ее обидчик вынужден был остановиться. Он изо всех сил старался оторвать ее от ветки, а она продолжала кричать: «Ко мне! Ко мне! На помощь! Бога ради, не бросайте меня!»
До нее оставалось не больше двадцати пяти или тридцати шагов, когда внезапно негр, видя, что на него собираются напасть, решил, кажется, начать первым и, бросив женщину, с поднятой палкой направился ко мне.
В три прыжка он оказался рядом. Я вскрикнул от удивления: тот, кого я принял за негра, оказался обезьяной.
К счастью, у меня тоже была в руках палка, и я умел с ней обращаться. Я встал в оборонительную позицию, поскольку из нападающего превратился в атакуемого.
Женщина, почувствовав себя свободной, описала большой круг и спряталась позади меня, продолжая кричать: «Смелее! Смелее, сударь! Спасите меня от этого чудовища! Не бросайте меня!»