Все же я не теряю надежды до конца этой главы оказаться в Монникендаме; но человек предполагает, а Бог располагает.
Подобно бумажным корабликам, какие дети пускают в ручье, что кажется им рекой, я поплыву по течению моего рассказа, рискуя перевернуться сегодня и доплыть только завтра.
У меня было письмо от короля Жерома Наполеона к его племяннице, голландской королеве. Едва прибыв, я передал письмо по назначению и наутро получил ответ из дворца.
Высунув голову из-под навалившейся на меня перины, я осведомился о причине, вынудившей разбудить меня.
Адъютант короля передал от имени его величества разрешение для меня и моих спутников занять места в специальном поезде и билеты, позволяющие пройти на дипломатическую трибуну во время коронации.
Поезд отходил в одиннадцать часов, было еще только девять; поблагодарив гонца, я попытался выбраться из постели.
Я не случайно сказал «попытался выбраться»: не так легко вылезти из голландской кровати, имеющей форму ящика и снабженной двумя набитыми перьями одеялами, которые, пропустив вас, смыкаются над вашей головой.
Просто невероятно, какое разнообразие форм и деталей может существовать у предмета, во всех странах мира имеющего общее назначение — дать отдых человеческому телу. Домоседам кажется, будто повсюду ложатся спать одним способом, и они сильно ошибаются.
Поставьте рядом английскую, итальянскую, испанскую, немецкую и голландскую кровати, покажите их парижскому ученому, никогда не видевшему другого ложа, кроме французского, — и вы получите целый том предположений, одно другого любопытнее, о различных способах использования этих предметов меблировки.
До того как догадаться, что все это — приспособления для сна, он припишет им сотню всевозможных предназначений.
К счастью, я давно освоился с самыми невероятными постелями и прекрасно выспался в моей голландской кровати.
Александр и Биар не могли сказать этого о себе: они с семи часов утра разыскивали баню, надеясь, что купание поможет им прийти в себя после пребывания в ящике с перьями.
Они вернулись в половине десятого утра, после того как три раза обошли Гаагу, посетили все музеи и все лавки старьевщиков, но не нашли ни одной бани.
Правда, море от Гааги всего в одном льё.
У меня как раз оставалось время на то, чтобы осмотреть еще один музей.
Не говоря о картинах Рембрандта, Ван Дейка, Хоббемы, Паулюса Поттера и других шедеврах голландской живописи, я хотел увидеть там один экспонат этого музея: в одном из нижних залов стоял стеклянный ящик, в котором были собраны морские девы разных видов.
Морская дева — существо, которое встречается исключительно в Голландии и ее колониях.
Как известно — возможно, не всем, — морские девы бывают двух видов: русалки и нереиды.
Русалка — это известное с древних времен существо с головой женщины и рыбьим хвостом. Это дочери Партенопы, Лигеи и Левкосии. Если верить авторам XVI, XVII и даже XVIII веков, русалки встречались не так уж редко. Английский капитан Джон Смит видел русалку в 1614 году на пути из Новой Англии в Вест-Индию: верхней частью тела она совершенно не отличалась от женщины. Когда он увидел ее, она со всей возможной фацией плавала в море. У нее были большие, несколько круглые глаза; изящный, хотя и слегка приплюснутый нос; хорошей формы, но несколько длинные уши — словом, довольно приятная внешность, которой длинные зеленые волосы придавали оттенок не лишенной очарования странности. К несчастью, прекрасная купальщица перекувырнулась, и капитан Джон Смит, готовый в нее влюбиться, увидел, что ниже пупка женщина была рыбой.
Правда, у этой рыбы был раздвоенный хвост, но раздвоенный хвост не заменяет пары ног.
Доктор Кирхер сообщает в своем научном отчете, что русалка, пойманная в Зёйдер-Зе, была препарирована профессором Пьером Пау; в том же отчете он рассказывает о русалке из Дании: она научилась прясть и предсказывать будущее; на голове у нее вместо волос длинные мясистые отростки; лицо приятное; руки длиннее человеческих, а между пальцами перепонки, словно у гуся; твердые круглые груди; тело, покрытое тонкими белыми чешуйками (издали их можно было принять за лоснящуюся кожу). Она рассказывала, что население подводного мира составляют тритоны и русалки. С ловкостью, присущей лишь обезьянам и бобрам, они строят себе в местах, недоступных для ныряльщиков, гроты из раковин и устраивают в них песчаные постели, где спят, отдыхают и занимаются любовью.
Иоаганн Филипп Абелинус сообщает в первом томе своего «Театра Европы», что в 1619 году советники датского короля, возвращаясь из Норвегии в Копенгаген, видели морского жителя: он разгуливал по воде с охапкой травы на голове. Ему бросили крючок с приманкой. Видимо, морской житель оказался не меньшим лакомкой, чем земные люди, потому что попался на кусок сала и был поднят на борт. Оказавшись на палубе, он на чистейшем датском языке пригрозил погубить корабль. Как вы сами понимаете, первые его слова очень удивили матросов. Но когда он перешел к угрозам, изумление переросло в ужас, и они поспешили бросить его в море, всячески перед ним извиняясь.
Поскольку это был единственный пример говорящего морского жителя, Абелинус в своих комментариях утверждает, что матросы видели вовсе не тритона, а привидение.
Джонстон рассказывает, что в 1403 году в Голландии была поймана русалка, выброшенная морем в одно из озер; она позволила себя одеть, приучилась питаться хлебом и молоком, стала прясть, но так и осталась немой.
Наконец, чтобы закончить так, как завершаются фейерверки, то есть букетом, скажем, что Димас Боске, врач вице-короля острова Манара, в письме, включенном в «Историю Азии» Бартоли, сообщает о своей прогулке по берегу моря в обществе иезуита, когда к ним подбежали рыбаки и пригласили святого отца в свою лодку взглянуть на чудо. Святой отец принял приглашение, и Димас Боске присоединился к нему.
В этой лодке находились шестнадцать рыб с человеческими лицами — девять самок и семь самцов, только что попавшихся в одну сеть. Их вытащили на берег и внимательно рассмотрели. Как у людей, у них были выступающие уши — хрящеватые и покрытые тонкой кожей. Глаза цветом, формой и расположением напоминали человеческие: они сидели в орбитах подо лбом, были снабжены веками и не имели нескольких осей зрения — в отличие от рыбьих глаз. Нос почти не отличался от носа человека, он был приплюснут, как у нефа, и слегка раздвоен, как у бульдога. Рот и губы были совершенно такие же, как у нас; зубы квадратной формы росли плотными рядами. Широкая грудь их была покрыта удивительно белой кожей, сквозь которую проступали кровеносные сосуды.
У женщин были твердые и круглые груди; без сомнения, некоторые из этих женщин кормили младенцев (стоило сжать сосок — и из него брызгало очень белое и чистое молоко). Руки, в два локтя длиной, лишены были суставов, кисть продолжала локтевую кость. Наконец, низ живота, начиная от бедер, переходил в раздвоенный хвост, похожий на рыбий.