— Вернемся к замку вашего отца. Так вы не видите препятствий к тому, чтобы разместить в нем приют? Он уже построен, и если мы продадим мебель, то, без сомнения, выручим довольно, чтобы открыть ренту. Мне говорили, там есть ценные картины: Рафаэль, Леонардо да Винчи, три или четыре полотна Клода Лоррена; у людей снова появляется вкус к роскоши, тяга к искусствам, и мы запросто получим триста или четыреста тысяч франков только за коллекцию картин.
— Я слышала от отца, что у него есть картина Хоббемы, за которую ему предлагали сорок тысяч франков, два или три очаровательных Мириса и Рёйсдаля, равного которому нет даже в голландских музеях.
— Хорошо, с замком решено. Если мы не выручим довольно денег от продажи картин, то продадим земли. Помните, вы говорили мне, что не отступите перед опасностью, что будете ходить за женщинами, за детьми и, если болезнь заразная, будете продолжать о них заботиться даже с риском для жизни.
— Да, говорила, и даже добавила, что надеюсь, исполняя свой священный долг, заразиться какой-нибудь опасной болезнью, тогда вы будете ходить за мной в свой черед; когда вы будете уверены, что я не выздоровею, вы поцелуете и простите меня, и я умру у вас на руках.
— Вы опять? — сказал Жак недовольным голосом.
— Вы спрашиваете, помню ли я, вот я и хочу вам доказать, что помню.
— Ладно! — сказал Жак. — Мне пора, я вернусь к обеду, не раньше. Если я задержусь и не вернусь до вечера, не тревожьтесь.
— Спасибо, Жак, — тихо сказала Ева.
Она встала, поглядела на Жака и ушла в свою комнату.
Через секунду она услышала цокот копыт. Она подбежала к окну и увидела, что Жак Мере верхом на лошади выезжает на дорогу, ведущую к замку Шазле.
Ева ошибалась, Жак не сразу поехал в замок.
Сначала он направился к хижине браконьера Жозефа. Лошадь шла медленно и с трудом: лес разросся, хижина находилась в самой чаще.
Наконец он заметил жилище Жозефа. Браконьер сидел на пороге и чинил старое ружье.
Жак узнал его, но Жозеф забыл о нем и думать, и доктору пришлось назваться, чтобы браконьер его вспомнил.
— Ах, это вы, господин доктор! — воскликнул славный человек. — Я теперь один, моя старуха умерла, бедняжка.
— Но сами-то вы, судя по всему, в добром здравии и, похоже, не расстались с прежним занятием?
— Что делать? Пока господин маркиз де Шазле был жив, я все надеялся стать главным лесником в его владениях, но беднягу расстреляли, и если бы все было, как он хотел, меня бы расстреляли вместе с ним, ведь он хотел взять меня с собой на войну. Но воевать против моей страны? Никогда! Я всего лишь бедный крестьянин, но я всем сердцем люблю Францию.
— Так вы говорите, мой друг, что мечтали стать главным лесником господина де Шазле?
— Да, господин доктор. Пусть умные помещики не вешают браконьеров, пусть лучше назначают их лесниками. Уж мы-то знаем, где искать следы зайцев и кроликов, мы-то знаем, где ставить капканы и где ставить силки, и тот, кто на меня положится, не пожалеет: я малый ловкий.
— Кому принадлежит лесок, в котором вы живете?
— Я разве не говорил вам? Раньше он принадлежал господину маркизу.
— Так, значит, он является частью его наследства?
— Конечно.
— А вы согласились бы покинуть этот лес и вашу хижину и переселиться в более уютное жилище?
— Да, — сказал браконьер, грустно качая головой, — с тех пор как маленькая Элен покинула ее, с тех пор как здесь нет Сципиона, с тех пор как здесь умерла моя мать, она мне опостылела.
— Тогда все в порядке, — сказал Жак. — Мадемуазель де Шазле поручила мне продать имущество ее отца, и я поставлю условие тому, кто его купит: назначить вас лесником. Какое вы хотите жалованье?
— Ах, господин доктор прекрасно знает, что невозможно делать дело, если за него не платят.
— Да, я знаю, мой друг, и потому спрашиваю: сколько вы хотите?
— Господин доктор, хорошему леснику цены нет. Но не будем слишком требовательны. Видите ли, хороший лесник получает восемьдесят франков в месяц; он может убивать двух кроликов в день, а раз в неделю — зайца.
— Я берусь добиться для вас этого, а заодно и того, чтобы для вас построили там, где вы захотите, хорошенький каменный домик взамен этой хижины.
— Я уже сказал вам, господин доктор, место для меня не имеет значения. Мне все равно, просто здесь мне особенно грустно, и если бы мне было куда уйти, я уже давно ушел бы. Я твердо решил переселиться отсюда и даже уехать из этих мест при первой же стычке с властями, но меня боятся в округе, уж не знаю почему, ведь человек я не злой. Правда, я говорил когда-то, что убью как собаку того, кто попытается выжить меня из этой хижины, но тогда было другое время: малышка играла тут с моим бедным Сципионом, а старая матушка варила для всех нас троих суп.
— Какой величины этот лес? — спросил Жак.
— Три или четыре арпана; в нем прекрасные источники, можно сделать так, что они сольются в прелестную речушку!
— Но сюда же нет дороги?
— Есть дорога к замку, господин доктор, она проходит в осьмушке льё отсюда. Можно замостить булыжником путь до дороги — это обойдется всего в несколько сотен франков.
— А я, когда ехал к вам, думал, что найду вас богатым.
— Меня — богатым, почему? — удивился Жозеф.
— Мне кажется, маркиз де Шазле мог бы отблагодарить вас за то, что вы помогли ему найти дочь, и подарить тысяч десять франков.
— О, его не пришлось бы долго упрашивать; но поверьте мне, господин доктор, когда я увидел бедное дитя в глубоком горе, в полном отчаянии, то, вместо того чтобы стараться попасться на глаза господину маркизу, я, едва завидев его, спешил уйти подальше. Потом, я уже вам говорил, я отказался ехать с ним за границу и сказал, что одобряю новый порядок вещей; здесь мы полностью разошлись во мнениях. Я думаю, вдобавок ему стало известно, что я передал вам письмо его дочери. Это означало окончательный разрыв.
— Да, — сказал Жак, — я знаю, вы оказали бедной девочке услугу, так что вот, держите, — жалованье главного лесника за год вперед.
И он протянул ему небольшой кожаный мешочек, в который еще перед тем как выехать из Аржантона положил тысячу франков.
— Если сюда придут люди с документами, папками и инструментами; если эти люди скажут вам, что они архитекторы, пустите их и не мешайте им.
— Пусть они делают что хотят, господин доктор.
— И никому ни слова о нашем уговоре, — добавил Жак, — иначе он потеряет силу.
— Но если я буду молчать, все решено, не правда ли?
— Да, мой друг.
— Господин Жак, когда заключают сделку, то или подписывают договор, или ударяют по рукам: для честных людей это даже больше, чем подпись. Вашу руку, господин доктор.