– А ты?.. – спросил Форд. – Как ты пережил смерть жены?
– Я решил, что должен что-нибудь подарить миру. Поскольку я физик, то придумал «Изабеллу». Моя жена любила повторять: если уж умнейший на свете человек не может выяснить, как так случилось, тогда кто же может? «Изабелла» – моя попытка ответить на вопросы, о которых ты говоришь. И на многие другие. Она в некотором смысле моя вера.
На освещенном солнцем камне грелась крошка ящерица. Где-то наверху кричал беркут, и его пронзительный крик раскатывался эхом по каменистым холмам.
– Уайман, – сказал Хазелиус, – если мы не поймаем хакерскую программу, то проект погорит, нам всем придется проститься с работой, а американская наука отодвинется на громадный шаг назад. Ты ведь знаешь об этом?
Форд промолчал.
– Очень тебя прошу, пожалуйста, не разглашай нашу тайну до тех пор, пока мы не решим проблему. Под угрозой будущее нас всех – в том числе и Кейт.
Форд резко повернул голову.
– Я заметил, что между вами что-то есть, – сказал Хазелиус. – Что-то светлое. Даже, если можно так выразиться, священное.
«Если бы», – мелькнуло у Форда.
– Дай нам еще двое суток, и мы спасем проект. Умоляю.
«Знает ли этот необыкновенный человек, – задумался Форд, – или догадывается ли, зачем я приехал сюда на самом деле? Впечатление создается такое, что знает».
– Двое суток, – тихо повторил Хазелиус.
– Хорошо, – ответил Форд.
– Спасибо, – пробормотал Хазелиус хрипловатым от избытка чувств голосом. – Лезем наверх?
Форд последовал за Хазелиусом по ненадежной тропе. Дождь и ветер побили и истерли ступени, поэтому и ступать по ним, и держаться за их края было непросто. Забравшись к развалинам, Форд и Хазелиус приостановились перед входом, переводя дыхание.
– Взгляни-ка. – Хазелиус указал на то место, где обитатель древнего жилища разровнял наружный слой глиняной обмазки. Большая часть глины раскрошилась и истерлась от времени, но возле деревянной балки до сих пор сохранился тонкий слой штукатурки со следами ладоней. – Если приглядеться, видны отпечатки пальцев, – сказал Хазелиус. – Им тысяча лет. С другой же стороны, это все, что осталось от человека. – Он повернулся лицом к голубому горизонту. – Вот что такое смерть. Приходит день, и – раз… все исчезает: воспоминания, надежды, мечты, дом, любовь, имущество, деньги. Родственники и друзья поплачут, устроят похороны, поминки, и жизнь пойдет своим чередом. А ты становишься желтеющими фотографиями в альбоме. Потом умирают и те, кто тебя любили, потом те, кто любил их, и вот уже никто не помнит, что когда-то на земле был и ты. Видел в антикварных лавках дагеротипы девятнадцатого века? Портреты мужчин, женщин, детей… Никому больше не известно, кто они такие. И о человеке, который оставил эти отпечатки, мы не знаем ровным счетом ничего. Он ушел, и все. Зачем тогда жил?
День становился все теплее, однако Форд, когда они спускались вниз, поеживался, как от холода, при мысли, что и он когда-нибудь умрет.
Вернувшись домой, Форд заперся изнутри, задвинул шторы, взял из шкафа портфель и открыл кодовый замок.
«Поспи, дурак, поспи, тебе говорят!» – требовал его организм. Форд, пытаясь не обращать внимания на смертельную усталость, достал из портфеля ноутбук и записку Волконского. Наконец выдалась первая возможность поразмыслить над ней. Уайман сел на кровать, прислонившись спиной к деревянной спинке, и положил ногу на ногу. Он поставил компьютер на колени, открыл хекс-редактор и ввел в машину последовательность букв и цифр шестнадцатеричного кода. Теперь с ним можно было поработать.
Что скрывалось за этими значками? Коротенькая компьютерная программа, текстовый файл, некое изображение, первые аккорды Пятой симфонии Бетховена? Или персональный код доступа? В таком случае никаких тайн раскрыть не удастся, ведь ноутбук Волконского забрали агенты ФБР.
Форд тряхнул головой, отложил компьютер и пошел на кухню сварить кофе. Он не спал почти двое суток.
Насыпая в фильтр последнюю ложку молотых зерен, он вдруг почувствовал приступ боли в желудке. Все это время он накачивал себя только кофе. Не включая кофеварки, он обследовал буфет, нашел в глубине упаковку зеленого чая, залил кипятком два пакетика, десять минут спустя вернулся в спальню с кружкой настоявшегося ароматного напитка и продолжил впечатывать код.
Ему хотелось побыстрее покончить с этим заданием и вздремнуть перед поездкой в Блэкхорс, где он планировал еще раз побеседовать с Бегеем перед демонстрацией. Однако его глаза, что без конца перемещались с экрана на листок и обратно, то и дело заволакивало пеленой. Форд невольно делал ошибки, но тут же их исправлял.
Спешить не следовало.
К десяти тридцати код был полностью в ноутбуке. Форд, старательно борясь с дремотой, откинулся на спинку кровати и еще раз сверил вереницу цифр и букв на экране с записью на листке. Все верно. Сохранив файл, он активировал модуль распознавания.
На экране возник двоичный файл – целый блок из нулей и единиц. Форд наклонился вперед, активировал модуль преобразования двоичных чисел и, к своему великому удивлению, увидел перед собой обычный текст.
«Кто бы ты ни был, поздравляю. Ха-ха! Интеллект у тебя развит чуть лучше, чем у обыкновенного человека-идиота.
Итак. Я сваливаю из этой психушки и еду домой. Сяду на свою тощую задницу перед теликом с бутылочкой холодной водки и косячком и посмотрю передачу про то, как обезьяны в зоопарке колотят по решетке. Ха-ха! И, может, напишу длинное письмо тете Наташе.
Я знаю правду, придурок. Я сумел рассмотреть ее через безумие.
В качестве доказательства назову имя: Джо Блитц.
Ха-ха!
П. Волконский».
Форд дважды прочел записку и снова откинулся на спинку кровати. Сочинил это бессвязное послание человек, лишившийся рассудка. Что подразумевалось под «безумием»? Хакерская программа? Или сами ученые? Почему Волконский решил зашифровать свое письмо, а не написал его открытым текстом?
И кто такой Джо Блитц?
Форд открыл поисковую систему, ввел имя в строку поиска, получил миллион ссылок, просмотрел несколько первых и не нашел никаких взаимосвязей.
Достав из портфеля спутниковый телефон, он уставился на него, раздумывая о том, что Локвуда он уже ввел в заблуждение, вернее – солгал, а Хазелиус взял с него обещание не заикаться о «логической бомбе».
Все шло черт знает как. С чего он решил, что, проведя два года в монастыре, сможет спокойно вернуться к уловкам и вранью, какими благополучно пользовался в ЦРУ? Локвуду надлежало рассказать хотя бы о записке. Быть может, консультанту по науке известно, кто такой этот загадочный Джо Блитц. Форд набрал номер.
– От вас сутки не было вестей, – раздраженно произнес Локвуд, не трудясь приветствовать звонившего. – Чем вы там занимаетесь?