– Я ему ногу обработал и отвел в конюшню.
Шейн все не уходил.
– Ты чего?
– Помнишь, в прошлом году в монастыре, в верховье Чамы, овца заболела?
Том кивнул.
– И мы еще узнали, что один из тамошних монахов раньше был дешифровщиком и работал в ЦРУ, а потом все бросил и ушел в монастырь.
– Да, что-то такое припоминаю.
– Не хочешь попросить его расшифровать цифры в блокноте?
Том уставился на Шейна.
– Это лучшая твоя мысль за всю неделю!
Мелоди Крукшенк настроила алмазный резец на нужный угол и увеличила количество оборотов. Что за прекрасный образчик точной техники! Его совершенство угадывалось в издаваемом им чистом музыкальном звуке. Мелоди поместила пробу в распилочное гнездо, укрепила ее, затем включила ламинарный поток воды. Тонкое завывание резца перекрылось бульканьем: вода омывала образец, и становились видны цветные крапинки – желтые, красные, темно-багровые. Мелоди завершила настройку, поставила направление и скорость на «автомат», и резец заработал вовсю.
Как только алмазное лезвие соприкоснулось с поверхностью камня, послышалась самая настоящая музыка. Через секунду образец был уже распилен надвое, показалась его драгоценная внутренняя часть. С ловкостью, приобретенной за годы работы, Мелоди промыла и высушила половинки, перевернула их и поместила тыльной стороной на стальной манипулятор в эпоксидную смолу.
Пока смола затвердевала, Мелоди рассматривала свой сапфировый браслет. Подругам она сказала, что это дешевая бижутерия, и они поверили. А почему бы им не поверить? Кому может прийти в голову, будто она, Мелоди Крукшенк, техник-специалист первой категории с зарплатой 21 000 долларов в год и жалкой квартиркой в конце Амстердам-авеню, без мужчины и без денег, станет разгуливать с синими звездчатыми сапфирами в десять карат? Мелоди прекрасно понимала, что Корвус ее использует – такой мужчина никогда бы не заинтересовался ею всерьез. С другой стороны, он доверил работу именно ей, и не случайно. Мелоди – классный, по-настоящему классный специалист. Браслет – составляющая строго безличного соглашения, плата за мастерство и за молчание. Ничего тут постыдного нет.
Смола вокруг образца застыла. Мелоди снова положила его в распилочное гнездо и сделала новый надпил с обратной стороны. Вскоре получился тонкий срез камня толщиной приблизительно в полмиллиметра, без единой трещинки или зазубринки. Мелоди проворно растворила смолу, включила воду и разделила полупрозрачную каменную пластинку на двенадцать частей, – все они предназначались для разных тестов. Взяв один из получившихся кусочков, Мелоди укрепила его в смоле на другом манипуляторе и с помощью шлифовального круга и полировочного устройства сделала еще тоньше, довела до совершенной прозрачности и толщины человеческого волоса. Положила на предметное стекло, а то, в свою очередь, – на предметный столик поляризационного микроскопа «Мейджи». Затем включила микроскоп и приблизила глаза к окулярам.
Быстрое регулирование фокусировки – и вот уже в поле зрения цветная радуга, целый мир кристальной красоты. От великолепия, которое являл поляризационный микроскоп, у Мелоди всегда захватывало дыхание. Даже самый невзрачный камешек раскрывал свою потаенную душу.
Мелоди установила тридцатикратное увеличение и постепенно стала прибавлять по тридцать градусов к углу поляризации, причем с каждым прибавлением образец словно выбрасывал новый цветовой поток. Первый осмотр носил исключительно эстетический характер; женщина будто заглядывала в окно из цветного стекла, более прекрасное, чем розетка Шартрского собора.
По мере приближения к углу поляризации в 360 градусов сердце Мелоди билось быстрее. Образец и впрямь невиданный. Установив максимальный угол, Мелоди дала стодвадцатикратное увеличение. Структура образца столь тонка, столь совершенна – просто поразительно. Теперь Мелоди понимала, отчего такая секретность. Если есть еще подобные камешки там, откуда взяли этот, – а они, вероятно, есть, – тогда сохранить их наличие в тайне становится делом первостепенной важности. Удача неслыханная, даже для такой известной личности, как Корвус.
Мелоди отвела глаза от окуляров, и ее посетила новая мысль. Может быть, и она нашла именно то, что нужно ей для получения штатной должности? Только бы верно и безошибочно разыграть свои карты.
Монастырь Христа в Пустыне находился в диких землях в районе Чамы, до него было пятнадцать миль пути вверх по реке. Совсем рядом с монастырем возвышался величественный склон столовой горы Меса-де-Лос-Вьехос, а дальше начинались бескрайние территории, занятые плоскогорьями. Том ехал по Монастырской дороге страшно медленно, не желая, чтобы его драгоценный «шеви» пострадал на одной из самых отвратительных трасс во всем штате. Из-за многочисленных рытвин впечатление было такое, будто ее бомбили; на отдельных неровных участках у автомобиля грозили повылетать заклепки, а у Тома – зубы, все до единого. Говорили, впрочем, что монахов эта дорога вполне устраивает.
В конце переезда, который уже начал представляться Тому чуть ли не путешествием на край света, над можжевельником и чамисой показалась башенка глинобитной церкви. Постепенно стал виден весь монастырь, когда-то основанный бенедиктинцами: группа коричневых глинобитных построек, разбросанных на уступе над поймой, как раз над тем местом, где речушка Таллина сливалась с Чамой. По многим свидетельствам, это был один из наиболее отдаленных христианских монастырей в мире.
Том припарковал грузовичок на земляной площадке и по тропинке добрался до монастырской лавки. Снизу, из церкви, доносился слабый отголосок пения, сливавшегося с хриплыми криками сосновых соек.
Лавка была пуста, однако когда Бродбент отворил дверь, звякнул колокольчик, и навстречу гостю вышел молодой монах.
– Здравствуйте, – сказал Том.
– Добро пожаловать. – Монах опустился на высокий деревянный стул, стоявший за прилавком.
Том нерешительно оглядывал скромный монастырский ассортимент: мед, засушенные цветы, самодельные открытки, изделия с резьбой по дереву.
– Меня зовут Том Бродбент, – представился он, протягивая руку.
Монах ответил ему рукопожатием. Он был невысок, худощав и носил очки с толстыми стеклами.
– Рад познакомиться.
Том кашлянул. До чего же неловко...
– Я ветеринар, в прошлом году лечил здесь больную овцу.
Монах кивнул.
– Тогда я услышал о монахе, бывшем сотруднике ЦРУ.
Снова кивок.
– Вы знаете, кто это?
– Брат Форд.
– Да. Я хотел спросить, можно ли мне поговорить с ним?
Монах посмотрел на большие спортивные часы с кнопками и массивным циферблатом, выглядевшие на его руке удивительно неуместно, хотя Том даже не понимал почему – ведь монахам тоже нужно узнавать время.