К тому времени, когда Бродбенты отправились в путь в тени зеленых тополей, росших вдоль ручья, прохлады уже не было в помине. Справа от всадников вздымались склоны горы Педернал, увенчанной плоской вершиной – ее прославили картины Джорджии О'Киф [12] .
Том и Салли, как обычно, не разговаривали, предпочитая ехать верхом молча: их радовало уже то, что они вместе. Приблизились к броду. Лошади, поднимая брызги, перешли неглубокий ручей, все еще студеный от таявшего в горах снега.
– Мы куда, ковбой?
– На родник Барранконес.
– Отлично.
– Шейн за всем присмотрит, – сказал Том. – Мне сегодня можно вообще не появляться в лечебнице.
Его кольнула совесть. Слишком много дел перекладывает он на Шейна в последнюю неделю.
Они достигли утесов и по узкой тропинке двинулись наверх. Над головой кружил ястреб, крылья птицы с едва слышным свистом рассекали воздух. Пахло пылью и цветущими тополями.
– Черт возьми, до чего же я люблю эти места! – воскликнула Салли.
Тропинка вилась вдоль подножия столовой горы и уходила в прохладные заросли сосен-пондерос. Через полчаса Бродбенты добрались до вершины, и Том развернул коня, чтобы полюбоваться видом. Этот пейзаж никогда ему не надоедал. Слева – крутой склон горы Педернал, справа – отвесные оранжевые утесы Пуэбло-Меса. Внизу, у берегов ручья Каконес, повсюду виднелись целые поля люцерны, а сразу за ручьем открывалась огромная долина Пьедра-Лумбре в тысячу акров шириной. Вдали обозначились величественные очертания изрезанной каньонами Меса-де-Лос-Вьехос. Оттуда начинается край Высоких Плоскогорий, где-то там лежит невиданный окаменевший тираннозавр рекс, которого разыскивает полубезумный монах.
Том взглянул на Салли. Ветер играл ее медовыми волосами, она повернулась лицом к солнцу, чуть приоткрыв губы, довольная, восхищенная.
– Вид что надо!
Том и Салли продолжили путь. Ветер шуршал травой, росшей по краю тропинки. Том пропустил Салли вперед и теперь наблюдал за тем, как она едет. Оба опять молчали, лишь мерно поскрипывали седла.
Когда начались высокогорные луга Меса-Эскоба, Салли ударила Сьерру по бокам, и конь пустился рысью. Том последовал примеру жены. Они съехали с тропы на открытый всем ветрам луг, тут и там пестреющий люпинами и цветками индейской кастиллеи.
– Ну что, прибавим шагу? – раздался голос Салли, снова подгонявшей коня.
На дальнем краю луга Том заметил небольшую группу тополей – за ними, у подножия красного утеса, уже родник Барранконес.
– А ну-ка, – крикнула Салли, – кто последний до родника доскачет, тот балбес!
Она испустила клич «Хей-хоп!», и Сьерра молнией метнулся вперед, перейдя на стремительный бег. Салли радостно взвизгнула.
Тука, всегда любившего идти первым, понукать не пришлось, и вот кони понеслись по лугу голова в голову. Салли вырывалась вперед. Пламенели, струясь, ее золотые волосы.
Том смотрел, как она летит на буланом скакуне, и не мог не признать, что Салли чертовски хорошая наездница. Сьерра и Тук промчались по траве и моментально оказались в тени деревьев, окружавших родник. В последнюю секунду Салли все же опередила Тома. Кони, слегка отклонив шеи назад, остановились мягко, как и подобает безупречно выдрессированным животным. Том увидел жену прямо перед собой: она сидела в седле, волосы ее совсем растрепались, лицо раскраснелось, белая рубашка, от которой отскочило несколько пуговиц, частично расстегнулась.
– Здорово проехались!
Салли соскочила с коня.
Они находились в тополиной рощице со старой площадкой для костра. Вокруг площадки лежало несколько бревен для сидения. В былые времена ковбои, устроив здесь что-то вроде стоянки, сколотили стол из грубо отесанных сосновых досок, прибили к одному из тополей деревянный ящик, всунули между расходящимися ветками треснувший осколок зеркала и повесили на гвоздь выщербленный эмалированный умывальник. У подножия утеса за ветвями ив прятался глубокий родник.
Бродбент взял обоих коней под уздцы, расседлал и, напоив их у воды, пустил пощипать травы. Когда Том вернулся к Салли, она уже успела постелить скатерть и достать все необходимое для завтрака. В центре стола стояла только что открытая бутылка красного вина.
– Вот это класс, – сказал Том. – «Кастелло-ди-Верраццано», выдержка три года. Неплохо, неплохо.
– Я ее засунула потихоньку в седельный вьюк. Надеюсь, ты не возражаешь.
– Боюсь, вино взболталось. – Том изобразил комическое неодобрение. – Думаешь, нам стоит пить спиртное за завтраком? По правилам не полагается – мы ведь потом снова должны ехать верхом.
– Ну что ж, – в тон ему протянула Салли, – придется нам пренебречь правилами, да? – Она с аппетитом откусила от своего бутерброда, налила в пластиковый стакан вина. – Держи.
Том взял стакан, повертел его перед собой, глотнул, изображая знатока вин.
– Ягоды, ваниль, легкий шоколадный оттенок.
Салли налила вина и себе, сделала большой глоток. Сквозь листву проникал зеленоватый свет, и деревья шелестели при каждом порыве легкого ветерка. Том дожевал бутерброд и прилег на покрывало, которое они расстелили прямо на мягком дерне. Вдалеке за тополями виднелись пасшиеся в низине кони, усеянные солнечными кружочками. Вдруг Том почувствовал, как ему на висок легла прохладная ладонь. Он обернулся – над ним склонялась Салли, ее густые светлые волосы спадали вниз.
– Ты что делаешь?
Она улыбнулась.
– А как по-твоему – что?
Она положила ладони Тому на щеки. Он попытался сесть, но Салли мягко толкнула его назад, в траву.
– Эй... – начал Том.
– Сам ты «эй».
Ее рука скользнула к нему под рубашку, поглаживая грудь. Салли нагнулась, приникла губами к его губам, он ощутил мятно-винный вкус. Она склонилась ниже, и волосы ее тяжелой волной упали Тому на грудь.
Коснувшись головы Салли, рука Бродбента двинулась ниже, по изгибу спины, и он чувствовал, как там напрягаются мускулы. Том притянул Салли к себе, его тела коснулось ее стройное тело и мягкие груди...
Потом они лежали рядом на покрывале. Обвивая рукой плечо Салли, Том смотрел в ее удивительные зеленовато-голубые глаза.
– Лучше ничего и не придумаешь, правда? – сказал он.
– Да, – прошептала она, – так хорошо, что мне почти жутко.
Мэддокс прошел по Кэньон-роуд и свернул за угол у Камино-дель-Монте-Соль. Перед ним запестрел целый лес самодельных указателей с выведенными от руки надписями. Цепочки указателей, стремившихся перещеголять друг друга в своей кустарной затейливости, тянулись по обеим сторонам дороги. Тротуары наводняли туристы, экипированные словно для перехода через Сахару: мягкие панамы, широконосые сандалии, у пояса – фляжки с водой. Большинство туристов выглядели бледными и оторопевшими, будто бы они только что проклюнулись, как гусеницы из яиц, из мокро-гнилостных городов восточных штатов. Сам же Мэддокс решил вырядиться техасским богатеем и смотрелся, ему казалось, очень правдоподобно в тяжелых ботинках, ковбойской шляпе и ковбойском же галстуке шнурком – бирюзовом, с пижонским узлом величиной с мячик для гольфа.