– Что он бастард? – грубо уточнил Майкл Фарли. – О да, ему достаточно часто об этом твердили, во всяком случае, мне так кажется. У него нет ни малейшего желания разговаривать со мной, да и разве можно его осуждать за это?
Кристина молчала, и Майкл Фарли раздраженно спросил:
– Кстати, почему бы вам не оставить меня наедине с моим позором? Подберите юбки и бегите отсюда во всю прыть. Ведь так будет правильно, разве вы забыли?
– Я думаю не о вас, – медленно проговорила Кристина. – Я думаю о ребенке.
– С ним все в порядке.
– Разве?
– А почему бы нет? Теперь он будет жить здесь – здесь хотя бы не бомбят.
– Это все, что вы собираетесь предложить ему взамен того, что он потерял?
– А что, по-вашему, я должен сделать?
Кристина посмотрела ему прямо в глаза.
– Почему вы не приходили к нам? – спросила она.
Майкл Фарли твердо встретил ее взгляд, и на мгновение Кристине показалось, что он сейчас выгонит ее. Однако он неожиданно сдался.
– Присядьте, – командным тоном произнес он. – Вам предстоит услышать правду. Вы сами нарвались, так что не обвиняйте меня за те мысли, которые возникнут у вас впоследствии.
Кристина молча села на диван, а Майкл Фарли облокотился на каминную полку. Над его головой висел портрет одного из предков – Дингла георгианской эпохи, о котором поговаривали, что он долго пиратствовал, прежде чем вступил в королевский флот и поднялся до ранга адмирала. Кристина впервые разглядела в Майкле черты Динглов, и весь страх перед тем, что она сейчас услышит, неожиданно исчез. У нее возникло ощущение, что, каковым бы презренным ни было прошлое Майкла Фарли, чести своих предков он не посрамил. Пусть он жесток, пусть он груб, но он никогда, как подсказывал внутренний голос Кристине, не опустился бы до низости, никогда бы не совершил подлость.
– Я расскажу вам историю своей жизни, – начал Майкл Фарли, – и когда вы услышите ее, возможно, вы поймете, почему одним из моих достойных поступков было оградить вас от дружбы со мной. Но теперь я больше не могу защищать вас от самой себя, так что слушайте правду.
Моя мать Марджери Дингл вышла за моего отца в Индии в 1900 году. Она влюбилась в него, когда жила там с моим дедом, который в то время был губернатором Мадраса. Из той влюбленности ничего бы и не вышло, если бы не пошли разговоры о том, что полк отца переводят в Африку для участия в Южноафриканской войне. Придя в отчаяние от мысли о расставании, мои родители объявили о том, что они обручены. Мой дед категорически отказался давать согласие на их брак. Мой отец был хорошим солдатом, но его происхождение и общественное положение не считались подходящими с социальной и финансовой точек зрения. Влюбленных разлучили, и моей матери пригрозили, что если она предпримет еще одну попытку увидеться с моим отцом, ее отправят домой. Поэтому они убежали, а поженил их миссионер.
С этого момента мой дед снял с себя ответственность за них и полностью перестал общаться с дочерью. Однако родители были исключительно счастливы, несмотря на бедность и на положение своего рода изгоев. Через пять лет полк вернулся в Англию, а у моей матери родился я. Мой отец умер от брюшного тифа на транспортном судне.
Мать узнала о том, что овдовела, только по возвращении в Англию. Убитая горем, она поселилась у родственников отца в Хаммерсмите, решив ни под каким видом не обращаться за помощью к собственной семье. Бабка и дед по отцовской линии были ограниченными и скупыми людьми, их очень возмущало якобы надменное поведение моей матери и то, что она принадлежит к знати. Я хорошо помню инциденты, случавшиеся, когда я был совсем маленьким, – дед с бабкой отравляли жизнь матери ехидными замечаниями по поводу ее принадлежности к «голубой» крови. С тех пор у меня развилась ненависть ко всем уважаемым, так называемым «хорошим» людям.
Прожив там три года, моя мама, которая все еще была молода и очень красива, влюбилась в австралийца – мужчину средних лет, приехавшего в Англию меньше года назад. Не могу понять, почему она в него влюбилась, единственное объяснение – это то, что он был полной противоположностью моим деду и бабке. Думаю, к тому времени моя мама пришла к выводу, что замужем ей в любом случае будет лучше, чем жить с ними, под их пристальным вниманием.
Мой отчим оказался скотиной – другого слова я подобрать не могу. Он был привлекателен и обладал определенным шармом. Вероятно, именно эти его качества пленили мою мать. Как бы то ни было, с момента свадьбы наша с ней жизнь превратилась в ад. Мы стали жить в окрестностях Манчестера – он там работал, я так и не понял кем, работа была непостоянной, время от времени. Однако она давала ему достаточно средств, чтобы напиваться каждый субботний вечер. Он принадлежал к тем, кто, напившись, начинает буянить. Думаю, в этих случаях он терял рассудок и не отвечал за свои действия. В общем, когда он напивался, он обязательно бил меня и мою мать. Он избивал меня только ради того, чтобы почувствовать собственное превосходство, насладиться тем, что он больше и сильнее меня. После этих избиений я, маленький мальчик, сидел тихо как мышка, боясь пошевелиться.
Кристина в ужасе ахнула.
– Сейчас, естественно, вмешалось бы Общество по предотвращению жестокого обращения с детьми, – продолжал Майкл, – но в те дни, особенно там, где мы жили, на вопли женщин и детей практически никак не реагировали; дом мужчины считался его крепостью, а он сам – хозяином в нем.
Однажды мама так жутко кричала, что я решил, что ее убивают, и отважился вмешаться. Я колотил кулаками в дверь их спальни и кричал. Наконец отчим открыл дверь и врезал мне. От удара я отлетел к лестнице и стукнулся спиной о балясины. Он ударил меня еще раз, и я почувствовал, что падаю. Тому падению я обязан вот этим. – Майкл указал на свою больную ногу.
Кристина прижала руки к груди.
– Ах, Майкл.
– Врач, который занимался мною, оказался не очень умелым, к тому же отчим разрешил вызвать его только на следующее утро. – Он вздохнул. – Переживать из-за ноги я стал позже, когда повзрослел и понял, что всегда буду хромать. Вот тогда-то я и почувствовал настоящую боль.
– А почему ваша мать не ушла от этого человека?
Майкл на мгновение задумался.
– Наверное, из-за гордости, а еще из-за чувства долга. В те дни женщины, которые давали обет «в горе и радости», крепко держались за своих мужей, даже если те оказывались хуже, чем ожидалось. Моя мать также считала, что раз уж она вышла замуж, то должна жить с мужем, несмотря ни на что. Хотя, думаю, так она считала только вначале, а потом просто утратила способность принимать решения. Вы когда-нибудь видели собаку, которая остается верной хозяину, сколько бы он ее ни бил, как бы плохо с ней ни обращался? Ведь у собаки достаточно мозгов, чтобы держаться на расстоянии, но нет, она трусит рядом, в пределах досягаемости его палки или ноги. Я видел женщин, которые ведут себя точно так же, и моя мать не была исключением.