– Я знала, что ты никогда не догадаешься, кого я к тебе везу, – сказала Соня, которая уже села обратно на стул и теперь прижимала руки к груди. Вероятно, подумала Кристина, это должно выражать крайнюю степень восторга. – О, какой трогательный момент! Два дорогих друга встречаются после многих лет разлуки. Что может быть прекраснее?
Она задала этот вопрос всей компании – мальчикам, сидевшим с открытыми ртами и расширившимися глазами, Элизабет, которая явно была озадачена. Кристине казалось, что детали этого мгновения навечно отпечатались у нее в памяти: Элизабет с серебряным чайником в руке, красивая настолько, что дух захватывает, но слегка взволнованная; Дональд, обычно такой сдержанный, а сейчас изумленный; Питер и Дэвид, наблюдающие за Соней с таким видом, будто они вдруг стали участниками какой-то дикой пантомимы. «И разве можно осуждать их за это? – подумала Кристина. – Все это нереально, неестественно, трудно поверить, что это происходит здесь и со мной». Справившись с собой, она обратилась к Элизабет, очень надеясь, что ее голос звучит нормально и невозмутимо:
– Я рада, что ты приготовила для всех чай, дорогая. Ты нальешь мне или мне самой?
Элизабет улыбнулась ей.
– Налью. Вы, тетя Кристина, наверное, устали.
Что-то в голосе девушки дало понять Кристине, что та понимает, какой шок испытала тетка. Ее искреннее сочувствие согрело и успокоило Кристину. «Надо быть поосторожнее в присутствии детей», – подумала она, садясь за стол. Потянувшись за сэндвичем, она вдруг обнаружила, что рука дрожит, и быстро спрятала ее под стол.
А Соня продолжала говорить:
– Мне кажется, Кристина, дорогая, само Провидение свело нас с тобой в тот день в Мелчестере, потому что тем же вечером, когда я приехала домой, я обнаружила, что меня ждут. И отгадай, кто это был. Гарри! Гарри после стольких лет вернулся из Америки. «Странная штука судьба, – сказала я ему, – ведь только сегодня мы разговаривали о тебе». И мы решили – он и я, – что приедем к тебе и устроим тебе сюрприз. Это же так восхитительно!
Кристина поняла, что от нее ждут ответа.
– Действительно, сюрприз получился, – сказала она и, повернувшись к Гарри, спросила: – Ты давно вернулся из Америки?
Вопрос был обыденным и банальным, однако Кристина не могла общаться с ним как с чужим человеком, она вдруг стала косноязычной, не могла найти нужные слова и в его присутствии чувствовала себя глупой и неуклюжей.
– Примерно полгода назад, – ответил Гарри.
Он произнес это быстро, как будто его совсем не интересовала эта тема. Приглядевшись, Кристина все поняла. Ему не везет. Она слишком хорошо знала эти признаки: потертые манжеты, с которых аккуратно ножницами срезаны торчащие нитки; треснувшая кожа на ботинках, которые начищены до зеркального блеска, чтобы скрыть, насколько они изношены; костюм, в некоторых местах протершийся почти до состояния марли; отросшие волосы, которые давно нуждаются в стрижке.
Да, Гарри преследуют неудачи, и выглядит он больным и старым, – вероятно, как предположила Кристина, он недавно оправился от болезни. И в то же время он хвастается, блефует и бахвалится. Это, как ей отлично известно, своего рода маскировка, которой пользуются в периоды невезения.
– Я приехал домой, чтобы сыграть в большой постановке, которую готовили в Театре Его Величества, но здание здорово пострадало от воздушных налетов. Поговаривают, что репетиции начнутся на следующей неделе, но я не удивлюсь, если пройдет месяц или два, прежде чем мы приступим. Говорят, что такая ситуация во всех больших городах, так что гастроли не сулят ничего хорошего.
– Ну, Гарри, я об этом ничего не знаю, – сказала Соня. – Я играю в пьесе, которая идет с аншлагом, «Голос ее господина» называется. Она не ставилась в Вест-Энде, потому что бомбили с воздуха часто и сильно, но зато мы имели огромный успех в Блекпуле и Манчестере. Временами мне казалось, что я больше никогда не увижу свой любимый Лондон, что меня просто не отпустят.
– Естественно, не отпустили бы, – игриво и галантно произнес Гарри, и Кристину почему-то передернуло от его манеры.
Неужели она действительно любила этого старика? Неужели он действительно значил для нее так много, долгие годы был смыслом ее жизни, ее любовью и объектом поклонения? Его жесты остались прежними, не изменились ни интонации, ни манера стрелять глазами, когда он говорил или улыбался, ни сама улыбка, та самая, которая когда-то обворожила ее. Но сейчас все вместе это выглядело уродливой, чудовищной пародией на человека, которого она когда-то любила, на человека, чьи поцелуи дарили ей экстаз и исступленный восторг.
Ему, наверное, под шестьдесят. Только Кристина знала, что он будет это отрицать. Она видела, что он предпринимает усилия, чтобы выглядеть молодым, – носит слишком обтягивающий костюм, яркую, вульгарную даже для выпускника школы рубашку, безвкусный галстук. Его волосы темнее, чем были раньше, – наверняка он их красит.
– Помню, в Америке, – тем временем напыщенно рассказывал Гарри, удобно откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, – в одном театре на Западе – уже и не помню, в каком именно, – публика не отпускала меня целых двадцать пять минут после главной сцены. Двадцать пять минут! Соня, что ты на это скажешь?
– Потрясающе! – воскликнула Соня. – Но я всегда верила в качество, а не в количество. Сейчас для меня рай – это особый, образованный зритель.
Кристина переводила взгляд с одного на другого. Подобные диалоги она слышала сотни раз. Как же хорошо Кристине были знакомы эта похвальба, эта вечная ложь, это желание перещеголять кого-то и убедить себя – в той же мере, что и других, в том, что имеешь феноменальный, невероятный успех. Кристине хотелось вскочить и закричать Соне и Гарри, чтобы они замолчали. Она больше не могла это слушать.
– Вам двоим есть много о чем рассказать друг другу, – заявила Соня, поворачиваясь к Кристине. – Гарри будет интересно узнать, чем ты занималась все эти годы. Когда я рассказала ему, как тебе посчастливилось поселиться здесь, он пришел в восторг. «Дорогая Кристина, – воскликнул он, – она это заслужила!» Так ты и сказал, правда, Гарри?
– Именно так, – с жаром подтвердил Гарри.
В это мгновение Кристина все поняла, поняла настолько хорошо, что больше никаких подтверждений не требовалось. Она ясно увидела, что происходит. Дура! Дура! Зачем она все выболтала Соне, зачем хвасталась, рассказывала, что теперь у нее есть дом, что она хорошо устроена? Неужели нельзя было сообразить, что судьба не позволит ей выйти сухой из воды и будет готова в любой момент наброситься на нее, чтобы одной рукой отобрать то, что было дано другой? А ведь она хвасталась, да, примитивно хвасталась и горела желанием с гордостью продемонстрировать свою удачу женщине, которую не любила и даже ненавидела.
И как следствие – возможно, справедливое, – месть Сони. Тонкая, хитрая месть. Все эти годы она, должно быть, чувствовала себя оскорбленной тем, что Гарри предпочел юность Кристины ее экзотической изысканности. Боль, решила Кристина, вероятно, мучила ее постоянно. И вот когда судьба сыграла ей на руку, она не упустила возможности поквитаться. Соня была безжалостной, и Кристина знала, какая у нее репутация в театре. Она могла быть великодушной, когда ее это устраивало, но обязательно требовала компенсации в той или иной форме от тех, кому оказывала милость.