Лера обвела свою комнату скучающим взглядом. Ну просто Версаль! Такая благородная ненавязчивая роскошь…
На самом деле, ремонт в квартире не делался уже целую вечность, с тех пор, как отец презентовал им эту двушку в старом доме на Петроградке восемь лет назад. Квартира довольно большая, и место неплохое, практически центр. По нынешним деньгам — довольно приличный подарок, даже в качестве откупного. Правда, папаша не последнее отдал — себе-то оставил куда большую жилплощадь на Грибоедова, мол, она дорога ему как память. Справедливости ради надо заметить, что законченным жлобом отца не назовешь: деньги на содержание дочери присылал исправно, а после окончания школы Лера получила перевод на довольно приличную сумму. Отец сказал, что она может распорядиться деньгами по своему усмотрению. Лера и распорядилась — купила себе красную «Мазду» и кучу дорогого шмотья.
Папашины деньги иссякли стремительно и совершенно некстати. А между тем у Леры было еще множество идей, как повысить качество их с Евой жизни. Вот хотя бы квартиру довести до ума.
Лера старается не замечать пожелтевшие, местами порванные обои, скрипящие двери, щели в паркете, но все-таки каждый день утыкается взглядом во что-нибудь этакое. Увы, гламуром тут и не пахнет, а между тем Лера хотела бы видеть квартиру стильной, отремонтированной и обставленной приличной мебелью, а не советскими уродцами (полированные шкафы кажутся врагами, потертый диван унылой потускневшей расцветки давно не радует, а проржавевшая ванна не вызывает желания нежиться в ней с пеной и солью).
В общем, Лера все видит, страдает, но молчит. Не хочет досаждать матери такой ерундой.
Еве везет больше, она действительно не замечает неурядиц. Быт для нее никогда не был особенно важен. Что ей эти обои, и двери, и протекающий кран? До того ли ей? Какие ремонты и замена сантехники, когда даже такая малость, как визит слесаря, начисто выбивает ее из колеи? А электрик с дрелью вполне способен начисто разрушить ее богатый внутренний мир?
Лере сложнее. Она любит роскошь и ценит комфорт. И, увы, испытывает раздражение от вынужденного пребывания в этой самой заурядной среде.
Помнится, приглашая к себе Илью в первый раз, Лера испытывала стеснение — живем, как нищие!
— А это твоя комната? — удивленно спросил Илья, введенный в заблуждение престижной машиной и дорогими шмотками.
— Да, — буркнула Лера с вызовом и будто увидела свою комнату со стороны: сплошная эклектика, так, что сложно предположить, кто здесь живет, много откровенно девчачьего: дурацкие плюшевые игрушки, письменный стол, оставшийся со школьных времен, посреди комнаты огромный фикус в кадке… Какое убожество!
Но Илья расплылся в улыбке и искренне заметил, что все «очень даже мило» и уж куда лучше выхолощенных пространств, подогнанных под «минимализм», где гибнет все живое.
Одобрив квартиру Леры, Илья стал здесь частым гостем. Познакомился с Евой и порой перекидывался с ней парой фраз. А как-то даже позволил втянуть себя в спор о материальных благах и вечных ценностях, возникший между матерью и дочерью, выступив, естественно, на стороне дочери.
И он, и Лера были убеждены, что в этой жизни надо уметь так разумно выстроить молодость, чтобы потом не было мучительно больно жить на скудную пенсию так, как большинству отечественных пенсионеров.
Лера давно задумывалась, как жить. Вот, скажем, ее Ева. Помешана на своей специальности, любит работу в музее и, кажется, вполне счастлива, связав жизнь с искусством, но при этом счастье достается ей недешево, ведь работу можно назвать скорее хобби. Причем весьма дорогостоящим, потому что за работу так не платят. Ну не может человек, находясь в здравом уме, получать удовлетворение от деятельности, эффективность которой оценивается государством в четыре тысячи рублей. Получается, женщина самоотверженно служит искусству себе в убыток. Кстати, если бы не поддержка Дымова, они — и Ева, и бабка, и Лера — давно бы ноги протянули.
К подобному самоотречению Лера точно не готова и вообще желает, по возможности, обойтись без жертв.
Она еще в детстве поняла: бог с ними, с деньгами, но вот чего она точно не хочет, так это унижения и зависимости, порожденных бедностью. А в России эти категории взаимосвязаны, и ничего ты с этим не поделаешь. Можно, конечно, попытаться разорвать связь понятий и податься в революционеры, но ведь проще заработать денег и подстроиться под систему, не пытаясь ее изменить. В общем, Лера в подростковом возрасте сделала вполне осознанный выбор — стать конформистом (кстати, Илья был человеком этого же выбора, что объединяло их сильнее, чем все остальное).
Кроме того, Лера еще в раннем детстве усвоила, что цветные бумажки каким-то странным образом превращаются в куклы, красивые платья, вкусную еду, путешествия и повышают качество жизни.
И вошла во вкус. Наверное, будь у нее в жизни пламенная идея, Лера могла бы отказаться от мелких идей комфортной жизни, но такой идеи не было. Как-то так получилось.
Ну, а раз так, чего ради?
Лера была из тех людей, которые искренне считают, что если насилие неизбежно — надо расслабиться и получить удовольствие. И надо так угадать, приспособиться, чтобы получать как можно большее количество бонусов при минимуме затраченных движений. В идеале — вообще без лишних движений.
Окончив школу, она решила трезво оценить свои возможности, чтобы сделать правильный выбор. Итак, что мы имеем? Увы, выдающегося интеллекта не наблюдается (хотя и дурой она себя, извините, не считает), и очевидно, что Софьи Ковалевской и Марии Кюри из нее не выйдет. Ну и не надо. Этот путь предполагает слишком много очевидно лишних затраченных усилий, хотя, возможно, и содержит где-то ближе к финалу крупный бонус в виде славы и Нобелевской премии.
Талантов особых бог не дал, даже в землю зарывать нечего. Голос не без приятности, но слабенький, можно, конечно, при достаточных финансовых вложениях раскрутиться на попсовом поприще, но где взять стартовый капитал?
В какую еще дверь заглянуть? Высиживать задницей, повторяя как заклинание: «Терпение и труд все перетрут», пока эта мельница жизни не перетрет тебя окончательно? Но ведь это скучно как, господи!
Илюша рассказал, что имеет привычку, прогуливаясь в гавани, наблюдать корабли. В летнюю пору в Петербург приходят роскошные огромные корабли, совсем из другой жизни. Под флагом какой-нибудь страны, одно название которой звучит пленительной музыкой.
На палубах кресла, в которых сидят люди, производящие впечатление счастливых. Отдыхают. И понятно, говорит Илюша, что за возможность сидеть в этих креслах заплачены большие деньги. Вроде бы в этой картинке есть все для того, чтобы считать ее красивой и убедительной иллюстрацией тезиса, что счастье возможно и здесь, на земле, за исключением одного: отдыхающие, все эти мистеры и миссис, глубокие старики и старухи, возможность сидеть на палубе и не париться они получили уже в преклонном возрасте.
Нам твердят, что для того, чтобы иметь деньги, стабильность и уверенность в завтрашнем дне, нужно много работать. Такова система. Тебя пропустят через пресс, отжав молодость, здоровье, лучшие годы, и, может быть, за это тебе на склоне лет достанется место на таком дорогом корабле. И ты будешь сидеть в кресле, уже не имея никаких желаний. А нельзя устроить так, чтобы на том же корабле — но молодым, богатым и здоровым? Почему нет? Ведь есть же такие везунчики?