– Папа?
Первая мысль была – притворяется. Потом Агния сообразила, что отец слишком сильно ударился затылком. Она присела, прикоснулась к его лицу. Наклонилась, слушая его дыхание.
– Папа!
Он молчал, не двигался.
Агния бросилась к телефону:
– Алло, «Скорая»? Выезжайте, человеку плохо…
Она обрисовала ситуацию, ответила на вопросы.
– Ждите, врачи скоро будут, – ответили ей.
Агния положила трубку, схватилась за голову. Отец все так же лежал на полу. Умер?
«И чем я тогда лучше его?..»
Она метнулась к окну – надо позвать Григория, он врач, знает, как реанимировать, – но двор был пуст. Григорий с Мариной куда-то исчезли… Агния боялась уйти, оставить отца одного. Через двадцать минут в дверь позвонили – приехали врачи.
– Девушка, безобразие, к подъезду не подъехать! У вас ворота ставят – ни туда, ни сюда…
Отца переложили на диван, осмотрели. Померили давление, сняли кардиограмму. Сделали укол.
Отец очнулся, застонал:
– Что со мной?
– Сердечный приступ, похоже. Возможно, еще небольшое сотрясение мозга… Надо ехать в больницу. Вот как, вот как мы папашу вашего через весь двор потащим к машине? Чер-те что…
Агния вышла вслед за врачом в коридор:
– Послушайте, это серьезно?
– Приступ? Нет. Через неделю-две окончательно выздоровеет. Но надо в больницу, наблюдать.
– Да, да, – кивнула Агния. Сейчас, когда она узнала, что отец не умрет, что с ним ничего серьезного, прежняя решимость вернулась к ней. Она уже ни в чем не раскаивалась.
– В третью городскую. С нами поедете?
– Нет, – сказала она.
Отца вынесли на носилках. Он, морщась, метнул на Агнию ненавидящий взгляд, отвернулся. Агния тоже отвернулась, захлопнула за врачами дверь.
* * *
Он изменился, конечно. Много седых волос, лицо какое-то помятое, грубая щетина на щеках… Но все такой же худой, жилистый, высокий. Милый, милый, хороший друг. Друг детства. Родной. Марина погладила его по щеке:
– Гришенька, как же я рада тебя видеть!
– Подожди, Маринка, все никак в себя не приду… Это ты? Ты? Ущипни меня, что ли…
– Ты доктор, да? Ну дай бог, дай бог тебе…
– Прости меня.
– Ты меня прости, – ласково сказала она. – Еще поговорим. Тетку бы повидать…
– Да, да. А где… – Григорий оглянулся беспокойно. – А где Агния?
– Ушла вроде… Я не заметила. Ты вот что, Гриша… ты первым к тетке зайди. Поговори с ней, подготовь. Ежели я к ней сразу заявлюсь – она, поди, не выдержит такого шока… Пожилой человек.
– Конечно. Ты стой здесь пока, у подъезда. Увидишь Агнию – скажи ей, где я, ладно?
– Ладно, ладно! – засмеялась Марина.
Григорий скрылся в подъезде, а Марина осталась стоять, прислонившись спиной к стене, подставив лицо теплому весеннему солнцу.
Она и радовалась, и печалилась одновременно. Надо, надо было поговорить с Гришей, повидать тетку. Только бы с ним не столкнуться.
«А чего я боюсь? Что голову опять потеряю? Смешно! Все прошло, сердце успокоилось. Все суета».
Марина уже мысленно планировала свой разговор с теткой. Вот они посидят все вместе втроем – она, Гриша, тетя Лида, поболтают, чаю попьют, а потом надо ехать на вокзал. Или сегодня она не успеет на поезд?
Ладно, переночует у тетки, в Оскольино вернется завтра. Придет к матушке Маргарите, расскажет, как все было. Скажет: «Матушка, закончила я все мирские дела, простилась со всеми. Благословите на постриг!»
Матушка Маргарита должна, должна в этот раз благословить. Это ведь сколько лет она, Марина, в послушницах ходит… Словно между небом и землей висит. Ни туда, ни сюда. До недавнего времени игуменья считала, что Марина еще не готова для монашеского служения.
Но вот теперь, наверное, увидит матушка (после этой поездки) в Марине искреннее желание и рвение посвятить себя Богу и благословит ее наконец на постриг. И успокоится тогда душа у Марины окончательно.
Хлопнула дверь третьего подъезда.
Марина повернула голову. Мужчина в милицейской форме – невысокий, крепкий, подтянутый – шел в ее сторону, тяжело впечатывая шаги в асфальт. Светлые, зачесанные назад волосы, неподвижное широкое лицо, острый взгляд серых глаз.
Он. Он, совсем как в тех снах, которые приходили иногда перед рассветом – коротких, тревожных, после которых уже не заснуть. Только и оставалось, что лежать с открытыми глазами, смотреть в темноту, словно в бездну…
Марина отвернула голову, Зарыла глаза. «Царица небесная, сжалься, дай мне сил вынести это испытание!»
Шаги затихли неподалеку. Щелчок зажигалки, запах сигаретного дыма.
Марина повернула голову, приоткрыла глаза.
Эдуард стоял в трех шагах от нее, курил. Смотрел и пускал в сторону дым.
– Здравствуй, – спокойно произнес он.
– Здравствуй, – тихо ответила Марина.
– Постарела ты, мать… Еле узнал.
– А это не я! – попыталась она пошутить.
– Ты, ты. Марина Зарубина. Старого мента не проведешь.
– Какой же ты старый – совсем не изменился! – улыбнулась она.
– Обманула всех. Вокруг пальца обвела. А я ведь как чувствовал, знаешь, – жива ты.
– Чувствовал?
– Ага. Меня никогда чутье не подводило, – усмехнулся Эдуард. – А чего в таком виде, Марина? Прямо как монашка…
– А я и есть монашка, – сказала она. Соврала, но это же ложь во спасение. – В монастыре живу. Далеко отсюда. Опять ты угадал, Эдичка.
Он с силой втянул ноздрями воздух:
– От тебя ладаном пахнет.
– Ты как зверь. Носом чуешь…
– А чего тут стоишь, чего ждешь?
– Гриша Харитонов тетку готовит к моему приходу.
– Харитонов? Ну ладно, жди… – Эдуард ловко кинул сигарету в урну. – Я пошел.
И он прошел мимо все той же твердой, тяжелой походкой. Так и не оглянулся ни разу.
«Матерь Божия, Царица небесная, дай мне сил, – прошептала Марина. – Дай мне сил вынести все это!»
* * *
После того как захлопнулась дверь за врачами, Агния некоторое время стояла посреди прихожей – неподвижно, сжав руки.
Потом встряхнулась – надо идти отсюда. Это не ее дом, она здесь чужая. «А куда? Я еще две недели могу здесь спокойно пожить, пока отец в больнице!»
Агния прошла в свою комнату, принялась перебирать оставшиеся в шкафу вещи – в прошлый раз она забрала не все.