– Гриша! – взвизгнула Агния, повиснув у него на шее.
– А я тут как будто третий лишний… – брезгливо, сквозь зубы, произнес отец. Засунул руки в карманы широкого плаща и принялся насвистывать, разглядывая стену дома. – Это ж надо, опять вся штукатурка облетела…
– Папа, здравствуй. Очень рада тебя видеть, – Агния отстранила от себя Григория.
– Оно и видно. Ты куда это собралась?
Агния растерялась:
– Мне сказали, что тебя выпустили…
– Это его выпустили, а меня – выписали! Вот и делай людям добро… – мрачно произнес отец.
– И что? – еще больше смешалась Агния.
– И что… Целый день ничего не ел. Мне пиццу на дом заказать? Или в забегаловку какую тащиться? Чтобы меня там не пойми чем накормили… – брюзгливо произнес отец. – Жених вон твой тоже, поди, оголодал, на казенных харчах-то…
– Ты тонко намекаешь, папа, чтобы я вам приготовила ужин? – с трудом улыбнулась Агния.
– Куда уж тоньше! – фыркнул отец. – Домой. Все к нам домой, я сказал!
Отец, отдав приказ, решительно зашагал к подъезду.
Григорий и Агния последовали за ним.
– Что это с ним? – шепотом спросила Агния. – С каких это пор вы стали с ним друзьями?
– С сегодняшнего… Мы не друзья, так – временное перемирие… Но что с ним произошло – я не знаю, – честно ответил Григорий. – Борис Николаевич подключил адвоката Доброделова, весь день они доказывали следователю, который занимался моим делом, что Орехов подбросил мне морфин… И доказали. Сержанта какого-то нашли, тот дал показания, что Орехов испытывал ко мне неприязнь на личной почве, еще нашли свидетелей… Конечно, если бы не было вчера стрельбы в ресторане, все оказалось бы гораздо сложней и дольше. А так, я думаю, милицейскому начальству не хотелось, чтобы на Орехове еще какие-то дела висели, чтобы он со всех сторон негодяем выглядел… Поэтому меня так легко отпустили.
– Значит, отец тебе помог… – пробормотала Агния.
– Он за тебя испугался. И я за тебя испугался… Когда я узнал, что Орехов устроил стрельбу и ты была там, с ним рядом… – Григорий сжал ей руку.
– Ты уже все знаешь? Марину жалко. Людей жалко, – с трудом произнесла Агния.
– Он псих. Он сумасшедший! – мрачно, устало произнес Григорий.
– Нет-нет. Он просто хотел, чтобы все было по его воле… – возразила Агния. – А так нельзя!
Григорий хотел тоже возразить ей, но передумал. Взял ее руку, поцеловал. Агния потерлась щекой о его плечо.
– Скоро вы там? – Отец обернулся, открывая дверь в подъезд.
В лифте все трое ехали молча, – лишь отец насвистывал, глядя в потолок.
Отец с Григорием прошли в гостиную, Агния сразу же направилась на кухню. Как ни странно, сейчас она не испытывала никакого недовольства от того, что ее используют как домработницу.
Пусть мужчины всегда едят пищу, приготовленную руками любящей их женщины…
То и дело вздыхая и смахивая с глаз слезы, Агния принялась готовить ужин. Она была и счастлива, и несчастна одновременно, сердце щемило – от печали и радости.
– Агуша, вино-то у нас есть? – на кухню заглянул отец.
– Я не знаю. А что, в баре ничего нет? – дрожащим голосом ответила Агния.
– Коньяк только. Стоп, у меня была бутылка в кабинете… – отец развернулся на каблуках.
– Папа.
– Да? – он снова развернулся.
– Папа, я… – она хотела сказать «я люблю тебя».
– И я тоже! – быстро перебил ее отец. – Все, забыли. Давай не будем разводить сырость!
– Папа, ты меня прости, – упрямо произнесла Агния.
– Что еще? – подозрительно спросил отец.
– Папа, это я виновата в том, что Полина сбежала.
– Ты?!
– Да. Я ей сказала, что ты серьезно болен, что ты стал инвалидом и за тобой придется ухаживать… Прости! Хочешь, я поеду за ней, верну ее?
Глаза у отца стали белыми от ярости. Агния зажмурилась – кажется, грозы не миновать! О, как страшен гнев Зевса-громовержца…
Но стояла тишина.
Агния осторожно открыла глаза, но в кухне уже никого не было.
Агния подошла к дверям, прислушалась к тому, что творилось в глубине квартиры.
– …а ты еще жениться на ней собрался! – услышала Агния сварливый, раздраженный голос отца. – Да она всю душу из тебя вынет, если ей что не понравится! Ты ее характер еще не знаешь! Она меня в бараний рог согнула и тебя согнет, ты не думай!
– А вино нашли, Борис Николаевич? А то я сейчас сбегаю.
– Не надо никуда бегать, у меня в сейфе бутылка спрятана. Да ты меня не слушаешь, Григорий!..
Агния пожала плечами и отошла от дверей. Достала с полки баночки с приправами, сушеными травами и улыбнулась – вдруг вспомнила, как прочитала в одной поваренной книге, что какие травы символизируют.
Базилик – любовь.
Майоран – радует сердце.
Шалфей – изгоняет злых духов…
Эпилог. Восемь лет спустя
– …Идем, Генрих, быстрее, – Калерия Ивановна дернула за поводок. Генрих еще раз с подозрительным, очень недовольным видом понюхал дерево, чихнул и затопал вслед за хозяйкой, оставляя на белом, чистом снегу следы от лап. В этот час сквер был почти пуст.
Впереди располагалась детская площадка – именно туда и стремилась сейчас Калерия Ивановна.
На площадке лепила снеговика девочка лет пяти, бойкая, шустрая, в розовом комбинезоне, ей помогал пожилой мужчина, очень благообразного вида, в шикарном черном пальто нараспашку, с непокрытой головой – сверкающая седина его волос спорила с белизной только что выпавшего снега.
– Маша, давай верхнюю часть… Где она? Да ты не дотянешься, дай я сам…
Генрих чихнул и остановился, с изумлением рассматривая готового снеговика.
– Ой, какая собачка… – с восторгом произнесла девочка. – Деда, смотри!
– Это Генрих, – приветливо произнесла Калерия Ивановна. – Его зовут Генрих!
Пожилой мужчина с интересом взглянул на Калерию Ивановну. Стянул с рук перчатки, отряхнул с них снег.
– Генрих! – с восторгом произнесла девочка и принялась неотвратимо надвигаться на пса. – Можно его погладить? Деда, я хочу его погладить!
– Можно, можно… Он не кусается! – благожелательно произнесла Калерия Ивановна. Генрих чихнул, подозрительно глядя на девочку. Но все-таки дал себя погладить, закатывая глаза от отвращения. Генрих был очень воспитанным мопсом.
– Ты какой хороший… Ты какой красивый! – с восторгом произнесла девочка. – Деда, купи мне такого.
– Сейчас, разбежалась! – желчно произнес мужчина. – А кто с ним гулять будет?