И знаете что? Я, как всегда, оказалась права — все это просто светская истерия. Не стоило даже наряжаться. И хорошо еще, что я, как обычно, провозилась перед зеркалом лишние полтора часа (честно говоря, провозилась бы и больше, но бешеные телефонные звонки Веры вытащили меня на улицу чуть ли не за шиворот), потому что те гости НАШЕЙ премии, кто поверил пригласительным: глубокий вечерний стиль, бриллианты, съезд гостей с двадцати нуль-нуль, — почувствовали на себе всю прелесть московского стиля организации мероприятий. А по-простому — они полчаса торчали под дверьми Большого филиала, ожидая, когда закончатся последние приготовления. Под снегом с дождем. В бриллиантах и «глубоком вечернем стиле». Свидетели этого душераздирающего зрелища (например, вездесущие Таня с Кирой) говорили, что им сразу стал понятен подвиг генерала Карбышева. Но именно этот организационный дебош показал, что не перевелись еще рыцари на посконной Руси! Гости-мужчины снимали с себя пальто и предлагали их продрогшим девушкам. Причем совершенно незнакомым! Я даже всплакнула, когда подруги мне все это пересказывали в красках.
Коллеги встретили меня с любопытством:
— Ой, а что с головой? — спросила Ульяна, поправляя блондированные локоны.
— Вылитая девушка-гамен, — подмигнула мне Ася.
— Comme des Garsons, — програссировал Мишель.
— Синдром Бритни Спирс, я полагаю? — не удержалась от подкола Вера.
Маринка подобострастно захихикала.
— Ша! — осадил ее Женя. — Наиболее естественное менее всего подобает человеку. Естественность всегда примитивна. А человек — существо сложное, естественность ему не идет.
Я закатила глаза:
— Я смотрю, здесь все такие умные, просто спасу нет!
Что касается собственно церемонии вручения премии, то лучшей ее частью стал съезд гостей. Как говорится, приятно увидеть знакомые лица, обновленные недавними пластическими операциями. И, как заметила Ася: «Такое ощущение, что большинство присутствующих стали свидетелями ядерного взрыва», — настолько загорелыми были окружающие нас лица.
Сенсацию вызвало появление Ларисы под ручку с сильно потрепанным жизнью актером, тем самым, большим специалистом по женской красоте.
— Это Стриженов! — с железобетонной уверенностью сказала Маринка.
— Марина, ты — дура! — поправил ее Всеволод. — Стриженов уже умер. И он был женат.
— Как будто нашу мымру это бы остановило, — вставил Женя.
— Логично, — немного подумав, согласился Всеволод.
— А может, она о нем мечтала в юности, — предположила Ксения. — Долгими зимними вечерами на берегу Волги…
— Даже страшно вспомнить, о ком я мечтала, — я даже задумалась. — И что с ним сейчас стало.
— Это что, Микки Рурк? — с интересом спросила Ульяна.
— Хуже, Эксл Роуз, — покаянно призналась я.
— Ты гонишь! — засмеялся Миша и по-рокерски затряс мелированной шевелюрой.
— Хорошо хоть не догнала! — усмехнулась я и сделала «козу».
— Но все равно этот дедок куда лучше, чем ее последний смазливый малолетка, — сказала Ксения. — Помните, он хотел попасть на нашу обложку в дуэте с Синди Кроуфорд?
— О, да! — подхватила я. — Это был тот еще лялечка! И где только Лариса их находит?
— Зато потом весь дизайнерский отдел неделю будет пахать, чтобы отретушировать «творческую зрелость» этого дедка, — мрачно констатировал Миша.
Мы захихикали. Ревнует!
Но тут вечер перестал быть томным. Неожиданно из глубины театра раздался пронзительный женский визг и крики: «Не трогайте меня!» Мы аж подпрыгнули от неожиданности, а я так чуть сигаретку не проглотила. Наши рекламные девушки волокли по вестибюлю какую-то растрепанную девицу в образе Виктории Бекхэм после недельного загула по всем злачным местам Лондона. Вокруг зашептались:
— Халявщицу словили, прямо из VIP-зоны вытащили.
Халявщики — это особи женского и мужского пола, самого разного возраста и часто весьма непотребного вида. Они всеми правдами и неправдами проникают на разнообразные светские мероприятия, чтобы на халяву поесть-попить и стащить подарки для официальных гостей. И по слухам, не только подарки. Короче, это паразиты светского мира. С ними борются изо всех сил! Не афишируют мероприятия, печатают пригласительные на бумаге с водяными знаками, ставят на входе толпы охранников, — но эти паразиты все равно проникают внутрь.
Тем временем растрепанная девица продолжала кричать, качать права и утверждать, что ее пригласили. Надо сказать, что халявщики — это люди-скандал, они изо всех сил доказывают свою непричастность к посторонним и глупость организаторов. Минут десять продолжались крики, вольная борьба в партере, затем охранники подхватили растрепанную девицу под руки и стащили вниз, к входу. Обратно они вернулись, поигрывая мышцами и улыбаясь. Наконец-то они оправдали свое предназначение! А мы с восторгом начали обсуждать увиденное и услышанное.
— Она еще вернется, — с провидческими интонациями сказала Ульяна.
— Да ладно! — не поверили мы.
— Вот увидите! — ответила опытная Ульяна.
И Ульяна оказалась права! Буквально через пять минут растрепанная девица прокралась обратно и — хвать пакетик с подарком (наш журнал, бутылка алкоголя и прочая бесполезная мелочь). Что тут началось! Охрана чуть не выпрыгнула из костюмов!!! Девицу, вопящую «Насилуют!», снова сволокли вниз, а затем наружу. Приблизительно те же вопли были готовы издать наши рекламные девушки, когда Лариса вошла в курс ситуации. Особенно нашу мымру распалило то, что свидетелями происшествия стали наш издатель и редакционный директор. Ну, издателя такими мелочами не проймешь, он еще не то видел и слышал в дебрях начальственного коридора. А вот Артем Сергеевич смотрел на Ларису с нехорошей усмешечкой. Когда рекламных девушек уже могла забирать «скорая», он повернулся спиной к кровавому побоищу и пошел к нам. Я удивилась, Маринка заалела, как маков цвет, Вера неодобрительно скосила глаза, а вся остальная редакция изумленно округлила брови. А затем мы все вместе посмотрели на Ларису. И лучше бы мы этого не делали. Я, например, именно так представляла исчадие ада.
— Лана, а как насчет вашего обещания выпить со мной? — с совершенно невинным видом спросил Артем.
Мне пришлось напрячь извилины и вспомнить новогоднюю вечеринку, когда я действительно что-то блеяла, лишь бы отвязаться от настырного редакционного директора. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что молчание — золото.
Мы гордо прошествовали к бару, правда, моя гордость каждую секунду готова была трансформироваться в унижение: через весь вестибюль на коленях подползти к Ларисе, заламывая руки и причитая: «Не виноватая я! Он сам подошел!» Оставшаяся в фарватере редакция делала ставки: долго ли я продержусь? Я это спинным мозгом чувствовала.