— Обязательно.
Макс вздохнул и приготовился к блаженной пытке.
Клео положила руки ему на бедро. Сначала она не делала никаких движений, а ладонями согревала через брюки его ногу.
Макс поразился количеству успокоительного тепла, которое она излучала. Он посмотрел вниз на склоненную голову Клео. Она вся ушла в работу. Нежный чувственный изгиб ее шеи был совсем рядом. Стоило ему чуть-чуть подвинуть руку, и он ее коснется. Макс сжал подлокотники.
— Вы слишком напряжены. — Клео нахмурилась, нажимая кончиками пальцев на его твердое мускулистое тело. — Постарайтесь расслабиться. Врач-массажист говорил, что напряженность мускулов является основной причиной их болезненности.
— Попробую запомнить.
Спокойными мягкими движениями она принялась разминать ему бедро.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно.
К удивлению Макса, это соответствовало действительности. Никто раньше не предлагал ему массаж в качестве лечения. Он не представлял себе, как это приятно, когда кто-то другой разглаживает напряженные мускулы его ноги.
— Андромеда очень хорошо разбирается в травах. Я ее попрошу составить лекарство для расслабления мускулатуры.
Макс поморщился.
— Не надо. Когда мне плохо, я обхожусь бренди.
— Тогда, думаю, вам поможет наш фирменный чай из трав. У нас его несколько сортов, и все им довольны.
Макс не стал спорить. Он закрыл глаза и сосредоточился на ласкающем прикосновении рук Клео. Еще одно приоткрытое окно, подумал он. Еще один взгляд в загадочные глубины души Клео Роббинс.
Шли минуты, и боль постепенно отступала. Но массаж никак не утихомирил его неистового желания. Макс с трудом себя контролировал.
— Клео, я начал читать «Зеркало», — сказал он. Ее руки остановились. Макс чертыхнулся про себя, сожалея, что заговорил.
— Наверное, вы сочли мою книгу порнографией, как и Нолан.
— Нет. На мой взгляд, это прекрасно.
— Прекрасно?
Ее голос снизился до шепота.
— Более чем прекрасно. Это колдовство.
Руки Клео вновь начали двигаться.
— Вы так думаете?
Макс открыл глаза и посмотрел на Клео: ее голова была опущена.
— Ваша книга, словно прекрасное произведение живописи. В ней тысячи деталей для изучения. Некоторые сразу бросаются в глаза, другие требуют внимания. Некоторые можно выразить словами, другие, самые важные, не поддаются описанию. Их необходимо почувствовать самому.
Клео подняла голову и улыбнулась ему мечтательной улыбкой.
— Вы совсем как Джейсон. Он тоже говорил, что некоторые люди обладают особым зрением, когда речь идет об искусстве.
— Он это называл внутренним чутьем.
— Совершенно точно. Вы именно так видите произведения искусства?
— Да.
— Удивительно. А людей вы тоже так видите?
— Не всегда, — признался Макс.
«Но я учусь именно так видеть тебя», — подумал он. Внезапно его осенила мысль: чем больше он узнавал о Клео, тем больше ее желал. Именно такие чувства он испытывал перед прекрасной картиной, понятной ему до мельчайших подробностей.
Он хотел Клео.
— Хорошо, что вы не разбираетесь в людях так, как в произведениях искусства, — заметила Клео, продолжая поглаживать его ногу. — Я, например, разбираюсь, но в большинстве случаев только разочаровываюсь.
Он любовался трогательно беззащитной линией ее шеи.
— Почему же?
— Потому что от этого мало пользы. Даже если вы разбираетесь в людях, вы все равно не можете их изменить.
— Похоже, у вас большой опыт.
— Вы угадали. — Клео подняла голову; ее глаза выражали тревогу. — Вы знаете, почему Триша сегодня рыдала навзрыд? Она узнала, что беременна. Говорит, что Бенжи ее оставил, когда она сказала ему о ребенке.
— Понятно. Мне очень жаль Тришу, она производит хорошее впечатление. Но какое это имеет отношение к нашему с вами разговору?
Клео слегка пожала плечами.
— Как только я впервые увидела вместе Тришу и Бенжи, я сразу поняла, что они предназначены друг для друга. Они очень похожи. Две одинокие души в бурном океане жизни. Я не удивилась, когда их дружба переросла в любовь. Но я также знала, что это плохо кончится.
— Почему?
— Потому что для того, чтобы держаться на плаву, Трише и Бенжи не хватало силы воли, они оба беспомощны в своих отношениях с другими людьми. Теперь вы поняли, почему я вам это рассказываю?
— Не совсем.
— Им и так трудно приходится в жизни, а тут еще ребенок. Для Бенжи это было слишком. Он никогда не знал своего отца, и он испугался, что ему самому придется играть незнакомую роль. Вот он и скрылся на время.
Макс коснулся выбившейся пряди волос Клео. Она не обратила на это внимания.
— Вы не должны себя винить в несчастье Триши.
— Я хочу сказать, я понимала и Тришу, и Бенжи и могла предугадать, чем все кончится для Триши. Но я не могла ничего поделать. Мое предвидение было ни к чему, я не сумела предотвратить катастрофу.
— Это не входило в ваши обязанности, — заметил Макс.
Клео горько улыбнулась.
— Триша и Бенжи — оба члены нашей семьи. Я должна была что-то предпринять, прежде чем ситуация станет неуправляемой.
— Я думал, я один смотрю на вещи чересчур серьезно.
Улыбка исчезла с лица Клео.
— Положение действительно серьезное. Триша и Бенжи нам больше чем родные. Я к ним очень привязана.
Макс не знал, что ответить. У Клео явно было весьма необычное представление о семье. С другой стороны, он не мог подыскать лучшего определения. Макс решил воздержаться от комментариев.
Некоторое время Клео молча массировала ногу. Мягкое прикосновение ее пальцев проникало в самую глубину напряженных мускулов.
— Я рада, что вы не сочли «Зеркало» порнографией, — сказала она немного погодя.
— Совсем напротив.
Макс снова закрыл глаза.
— Вы очень уверены в своем мнении, — продолжала Клео.
— Вам известно, что такое порнография? Она распознается с первого взгляда. О «Зеркале» этого не скажешь. — Макс задумался, подбирая слова, чтобы выразить то, что ему подсказывало внутреннее чутье. — «Зеркало» очень современная книга. В ней находишь ответы на множество проблем, а не просто сексуальную реакцию. Ваша книга утверждает жизнь и будущее. А порнография статична.
— Вы сказали — статична? — повторила Клео.
— Порнография имеет всего одно измерение. У нее нет ни прошлого, ни будущего, ни глубины, ни длительных эмоций, только короткое возбуждение, которое очень скоро кончается. Не берусь утверждать, хорошо это или плохо, но через десять минут порнография становится скучной.