— Должен признаться, что только об этом и думаю. Он вынул из кармана часы и принялся рассеянно вертеть их в пальцах. Золотые брелоки подпрыгивали и звенели.
— Скажите правду, Лавиния, вы в самом деле можете найти негодяя, убившего мою Селесту?
Лавиния напомнила себе, что Тобиас считал нужным как можно чаще успокаивать клиента.
— Мы постепенно продвигаемся вперед, — твердо ответила она. — И уверены, что найдем убийцу.
— Моя дорогая Лавиния.
Брелоки равномерно раскачивались перед ее глазами.
— Что бы я делал без вас. — Голос Говарда становился все тише и настойчивее. — Мой дорогой, дорогой друг. У нас так много общего. Сколько всего, о чем мы можем поговорить. Сколько всего нам предстоит познать вместе, мой дорогой друг.
Его пристальный немигающий взгляд и блеск золота чем-то тревожили ее. Выводили из равновесия. Неужели он пытается обманом погрузить ее в транс? Не может быть! Ведь это ее старый приятель Говард! Он не стал бы извлекать выгоду из собственного умения. Неустанное раскачивание брелоков — всего лишь неприятное совпадение, не более. Ведь он знал ее родителей!
— Такой драгоценный друг…
И тут Лавиния неожиданно поняла, что должна немедленно отвести глаза. Ее так и тянуло отвернуться, но сделать это оказалось на удивление трудно. Она коснулась серебряного медальона, висевшего на шее, и неприятные ощущения ослабли. Лавинии сразу стало легче. Опустив голову, она еще раз просмотрела страницу раскрытого на столе журнала.
— Ваш визит весьма кстати, Говард. Я делала кое-какие заметки и обнаружила, что возникли некоторые вопросы.
— Я расскажу вам все, что знаю, мой драгоценный друг! — патетически воскликнул Говард голосом звучным, как церковный колокол. — Что вы хотите знать?
— Простите мою неделикатность, но как вы узнали, что Селеста вам изменяет?
— Откуда мужчина узнает подобные вещи? По мелким, почти незаметным признакам, которые я на первых порах старался игнорировать. Чаще стала отправляться за покупками и возвращалась все позже, иногда с пустыми руками. Иногда, без всяких видимых причин, становилась слишком веселой, взволнованной или резкой и нетерпимой. Что я могу сказать? Она вела себя, как всякая влюбленная женщина.
Лавиния подняла глаза и отчего-то вновь уставилась на качающиеся брелоки. На этот раз потребовалось куда больше усилий, чтобы заставить себя отвернуться. Она задыхалась. Перед глазами плыл туман.
— Я ответил на ваш вопрос, мой дорогой, дорогой друг?
Нет, ей это чудится. Говард вовсе не пытается ввести ее в транс. Может, она тоже становится жертвой расстроенных нервов?
Вернувшись к своим заметкам, она попробовала сосредоточиться. Какой же еще вопрос нужно было задать?
Лавинии пришлось мучительно долго вспоминать, прежде чем она промямлила:
— Древность, украденная Селестой, принадлежала лорду Бэнксу. Вы с ним знакомы?
— Нет, мой дорогой друг.
Цепочка продолжала ходить взад-вперед, подобно маятнику.
— Как по-вашему, может, Селесте удалось с ним увидеться?
— Не понимаю, каким образом, — нахмурился Говард. — Разве что она знала его до нашей встречи.
— Об этой возможности я не подумала, — протянула Лавиния, постукав кончиком пера по чернильнице. — Интересно, откуда она проведала о браслете?
Тук… тук… тук…
— На это я ответить не могу, мой дорогой, дорогой друг…
Лавиния неожиданно сообразила, что постукивает пе — — ром в такт колебаний цепочки с брелоками, и поспешно отдернула руку.
— Вы пытаетесь установить, каким образом до Селесты дошел слух о браслете, — утвердительно заметил Говард.
— Совершенно верно.
Лавиния отложила журнал и на этот раз постаралась сосредоточить внимание на висевшей на противоположной стене картине. При этом она старалась принять задумчивый вид, чтобы не показаться невежливой.
После короткой паузы Говард с почти неслышным вздохом спрятал часы в карман жилета и принялся расхаживать по комнате.
— Думаю, логичнее всего считать, что любовник сообщил ей о местонахождении и цене украшения, — объявил он.
— Но в таком случае почему он не украл его сам? Воровство — дело опасное. Зачем посылать женщину?
— По всей видимости, чертов ублюдок опасался показываться в особняке! — с горечью выпалил Говард, стукнув кулаком по бедру. — Предпочел принудить мою Селесту! Использовал ее, а потом убил.
— Мне очень жаль, Говард. Я знаю, как вам тяжело.
— Простите меня. Вы всего лишь пытаетесь помочь, но стоит мне вспомнить о чудовище, задушившем Селесту, и я не в силах сдержать эмоции.
— Понимаю.
— Дайте мне минуту прийти в себя!
Говард резко отвернулся, делая вид, что читает заглавия книг на корешках. Немного погодя он повернулся и с грустной улыбкой заметил:
— Вижу, вы не утратили любви к поэзии. Сколько я помню, вы всегда увлекались Байроном и Шелли.
Какое облегчение — смело смотреть ему в глаза, не опасаясь подвоха!
— Эмелин считает это признаком романтической натуры.
— О, дорогая, в вашей жизни было так мало романтики, верно? — с глубочайшим сочувствием осведомился он.
— Я бы так не сказала, — улыбнулась она, стараясь принять беспечный вид. — Если припомните, мой муж был поэтом и я считала его истинным романтиком.
— Я беседовал с ним на вашей свадьбе. Говард неожиданно повернулся, взяв ее в плен пристальным взглядом.
— He думаю, что он был подходящим мужем для вас, хотя вряд ли имею право рассуждать на подобные темы. В то время вы так и лучились счастьем.
— Я и была счастлива. Недолго.
Она инстинктивно сжала серебряный медальон, мгновенно освободившись от невидимой ловушки.
— Я с горечью узнал о его безвременной кончине от лихорадки. Как, должно быть, вам тяжело пришлось! Столько потерь сразу! Сначала родители, потом супруг…
— Говард, думаю, нам лучше вернуться к убийству Селесты. У нас нет времени предаваться скорби.
— Вы сожалеете о том, что бросили занятия месмеризмом, дорогая? — мягко поинтересовался он. — Еще школьницей вы проявляли такие способности! Поистине поразительные! Не могу не предположить, что с годами ваш дар только усилился. Могу я спросить, почему вы отказались от этой профессии?
— Не думаю, что сейчас время и место…
Звук знакомых шагов в передней заставил ее осечься. Дверь кабинета с шумом распахнулась. Тобиас мельком взглянул на Лавинию и немедленно переключил внимание на Говарда.
— Прошу простить, если прервал задушевную беседу, — бросил он, хотя, судя по воинственному тону, ни о чем не жалел. Мало того, если Лавиния не ошибалась, его трясло от бешенства.