Дженни разгневалась:
— Ох, но ведь он не безжалостен и не жесток. Будь он хоть вполовину так плох, нам с сестрою в его руках выпала б не такай судьба, а гораздо хуже.
— Воистину, — согласился священник, улыбнувшись ей с оттенком гордости. — Остается теперь только ждать, покуда муж ваш поживет какое-то время средь этих людей и они смогут вывести собственные заключения.
— По-вашему, получается все очень просто, — заключила Дженни, вставая и оправляя юбки. — И, должно быть, так оно и есть. Надеюсь, долго ждать не придется, они скоро поймут, что он…
Дверь распахнулась, и оба они оглянулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как на сердитой физиономии Ройса появляется облегчение.
— Никто не знал, куда вы подевались, — сказал он и зашагал к Дженнифер, зловеще громыхая сапогами по натертому деревянному полу церкви. — Впредь не исчезайте, не доложив кому-нибудь, куда направляетесь.
Брат Грегори бросил один-единственный взгляд на негодующее лицо Дженнифер и вежливо извинился. Как только дверь закрылась за ним, Дженни резко бросила:
— Я и не знала, что я здесь пленница.
— Зачем тебе понадобилось покидать замок? — поинтересовался Ройс, не потрудившись прикинуться, будто не понял значения ее слов.
— Затем, что я хотела поговорить наедине с братом Грегори, — мрачно уведомила его Дженни. — Теперь твой черед ответить на мой вопрос. Почему мне запрещено покидать замок? Я у себя дома или в тюрьме? Я не собираюсь…
— Ты у себя дома, — перебил он, неожиданно усмехнулся, к полному ее замешательству, и добавил, тихонько и восхищенно фыркая:
— И у тебя самые синие в мире глаза. Когда ты злишься, они становятся цвета мокрого синего бархата.
— Мокрого бархата? — кисло переспросила она, морщя носик. — Мокрого бархата…
Белые зубы его сверкнули в широчайшей улыбке.
— Разве нет? А что я должен был сказать? Улыбка была неотразимой, и Дженни поддалась его озорному настроению.
— Ну мог бы сказать, что они цвета… — она увидела большой сапфир, украшающий распятие, и предложила:
— …сапфиров. Это неплохое сравнение.
— Ах, но сапфиры холодные, а глаза твои теплые и выразительные. Как, лучше? — хихикнул он, не слыша более возражений насчет мокрого бархата, — Гораздо, — охотно согласилась она. — Не соблаговолишь ли продолжить?
— Комплименты?
— Конечно.
Губы его дрогнули от смеха.
— Очень хорошо. Ресницы твои напоминают мне черную от сажи метелку.
Развеселившаяся Дженни залилась мелодичным смехом.
— Метелку! — радостно хохотала она, укоризненно Качая головой.
— Точно. А кожа твоя белая, мягкая, гладкая… Глядя на нее, я вспоминаю…
— Ну? — фыркая, подтолкнула она.
— Яйцо. Продолжать?
— О, пожалуйста, больше не надо, — пробормотала она сквозь смех.
— Как я понял, у меня ничего не вышло? — ухмыляясь, уточнил он.
— Я-то думала, — упрекнула она, задыхаясь, — что даже при английском дворе требуется хоть какое-то галантное обхождение. Ты что, никогда не бывал при дворе?
— Старался бывать как можно меньше, — мягко ответил он, но внимание его привлекли ее полные улыбающиеся губы, и Ройс без предупреждения сгреб Дженни в объятия, прижавшись к этим губам жадным, торопливым ртом.
Дженни охватывал сладостный, чувственный поток его желания, и она с усилием отвела губы. Взор его, уже потемневший от страсти, проникал в самую глубину ее глав.
— Ты не сказал, почему, — дрожащим шепотом напомнила она, — мне запрещено покидать замок.
Ройс медленно погладил ее по плечам и снова склонил к ней голову.
— Только на несколько дней… — отвечал он, целуя ее после каждой фразы, — пока я не удостоверюсь, что за стенами… — он прижал ее крепче, — ничего не грозит.
Дженни отдалась невероятному наслаждению от поцелуев, ощущая, как его мускулистое тело напрягается от желания.
Солнце уже клонилось к закату, когда они пересекали двор по дороге к большому залу.
— Интересно, что тетушка Элинор задумала на ужин, — проговорила она, улыбаясь ему.
— В данный момент, — многозначительно заметил Ройс, — у меня разгорелся аппетит вовсе не на еду. Однако, раз уж о том зашла речь, скажи, твоя тетка и правда такая мастерица в поварских делах, как она утверждает?
Дженни искоса нерешительно глянула на него;
— Честно сказать, не могу вспомнить, чтобы в нашем семействе ее когда-нибудь расхваливали за это. Ее всегда почитали за целебные снадобья; мудрые женщины со всей Шотландии прибывали к ней за мазями и отварами всяких сортов. Тетушка Элинор убеждена, что соответствующая еда, соответствующим образом приготовленная, излечивает всевозможные недуги и что некоторые продукты обладают особой лечебной силой. Ройс сморщил нос:
— Лечебная еда? Не совсем то, что я имел в виду. — Он окинул ее оценивающим взглядом, словно ему что-то внезапно пришло в голову. — А ты разбираешься в готовке?
— Нисколечко, — весело откликнулась она. — Моя специальность — ножницы.
Ройс громко прыснул со смеху, но явление сэра Альберта, шагавшего к ним через двор с еще более суровой, чем обычно, физиономией, положило конец веселью Дженни. Холодные глаза, изможденное тело, тонкие губы придавали внешности управляющего злобную жестокость, и Дженни вдруг безотчетно встревожилась.
— Ваша светлость, — обратился он к Ройсу, — виновник вчерашнего происшествия, швырнувший ком грязи, доставлен сюда. — Он указал жестом на кузню в дальнем конце двора, где два стражника держали с обеих сторон мальчишку с побелевшим лицом и собиралась толпа слуг. — Не поручите ли мне самому разобраться?
— Нет! — выпалила Дженни, не в силах побороть неприязнь к этому человеку.
Со слегка завуалированным раздражением во взгляде управляющий отвернулся от Дженнифер к Ройсу.
— Ваша светлость? — повторил он, не обращая на нее внимания.
— Я не знаком с гражданскими дисциплинарными мерами и процедурами, — сказал Ройс Дженнифер, явно уклоняясь от прямого ответа.
Они подходили к быстро растущей толпе, и Дженни обратила на мужа полные мольбы глаза, а в памяти ее звучали речи брата Грегори.