— Я собираюсь задержаться здесь надолго, — отвечал Гидеон. — Давно не был в Аппер-Биддлтоне. Я нахожу морской воздух чрезвычайно полезным для здоровья. Так что думаю провести здесь всю весну.
Крейн открыл рот, захлопал глазами.
— Всю висну, милорд? Целую весну? — наконец проговорил он.
— Именно. Впрочем, не исключено, что останусь и на лето. Что может быть лучше морского побережья летом? Странно, но я даже не подозревал, насколько соскучился по этим местам.
— Понимаю вас, милорд. — Крейн провел пальцем за высоким тугим воротничком рубашки. — Мы все, конечно же, очень рады, что вы при своей занятости нашли время посетить нас.
— У нас впереди еще много времени, — заверил его Гидеон. Он придвинулся к столу, взял гроссбух и протянул его Крейну. — Вы можете идти. Я потратил достаточно времени, изучая ваши прекрасно составленные ответы. Признаюсь, очень утомительно вникать во всякие мелочи.
Крейн взял книгу, слабо улыбнулся и торопливо встал. Напоследок провел по влажному лбу платком.
— Да, милорд, понимаю. Лишь немногие джентльмены интересуются подобными делами.
— Совершенно верно, мой друг. Именно по этой причине мы и нанимаем таких, как вы. Удачи вам, мистер Крейн.
— Всего доброго, милорд. — Управляющий поспешил к двери.
Гидеон посмотрел в окно, дождь не прекращался. Когда за Крейном захлопнулась дверь, он поднялся, обогнул стол и задержался у столика, где экономка приготовила чайник с чаем.
Гидеон налил чашку крепкого чая и стал потягивать его маленькими глотками. Он пребывал в необычном настроении и знал его причину, он наконец-то вернулся в Хардкасл после долгих лет самоизгнания.
Ни одно из имений не было для него домом. Нигде он не чувствовал себя спокойно, а потому переезжал с места на место под благовидным предлогом наблюдения за фамильными землями. Он был в постоянном движении, он стремился, чтобы дела занимали все его время.
И он знал, кто истинный виновник того, что ему пришлось разорвать бесконечный круг обязанностей, добровольно возложенных на себя пять лет назад.
Гидеон вспомнил утро в пещере, и воображение тут же нарисовало ему лицо Гарриет Померой, когда она увидела перед собой целое состояние — мешок с драгоценностями. В тот миг в ее глазах вспыхнул лишь искренний интерес — ничего похожего на алчную страсть или вожделение. Многие женщины потеряли бы дар речи при виде бриллиантов, золота, украшений, а Гарриет страшно разволновалась, только обнаружив в огромной глыбе зуб древнего животного.
И еще поцелуй, напомнил себе Гидеон… Жаркая волна снова нахлынула на него, совсем как тогда, в пещере. Гарриет ответила на его поцелуй с не меньшим восторгом и горячностью, чем когда обнаружила проклятый ископаемый зуб.
Гидеон криво улыбнулся при мысли, что его приняли с той же радостью, что и древнюю окаменелость.
Он направился было к окну, но задержался на миг, увидев свое отражение в зеркале над камином. Виконт редко заглядывал в зеркало, оно никогда не обманывало его.
Но сегодня ему стало любопытно, каким увидела его Гарриет. Он был совершенно сбит с толку: шрам не помешал девушке поцеловать его. Гидеон чувствовал, что она сделала это искренне, со всем пылом невинной страсти.
По какой-то неведомой причине его лицо не вызвало у нее отвращения. И только после его заранее продуманной, явно не джентльменской угрозы раздеть ее и овладеть ею прямо на каменном полу пещеры Гарриет испугалась.
Гидеон поморщился, вспомнив свое вызывающее поведение. Иногда он ничего не мог поделать с собой: вдруг ни с того ни с сего, откуда-то изнутри, поднималось самое худшее, самое отвратительное, что в нем таилось.
И все же по-своему он пытался предупредить ее и тем самым защитить, хотя, скорее всего, она об этом не догадалась.
Потому, что он хотел ее. Безумно хотел.
Наверное, он поступил глупо, позволив ей сбежать. Он мог и должен был принять ее жертву. И черт бы побрал эту игру в джентльмена. Ни один человек ему не верит, так почему же он после всех этих лет с завидным упорством продолжает играть роль джентльмена? Гидеон спрашивал себя вновь и вновь, но не находил ответа.
Гидеон еще раз обозвал себя дураком, после чего заставил себя вернуться к более важным проблемам. Итак, ему предстоит столкнуться с ворами, что предполагает их захват и арест. В общем, весьма опасное предприятие. К тому же, ему необходимо заняться делом немедленно, иначе Гарриет, пожалуй, возьмется за грабителей сама.
По крайней мере, она его изведет — это уж точно! — пока все не будет кончено.
Вечером того же дня Гарриет обозревала толпу местных джентри, собравшуюся на еженедельную вечеринку. Вместе с Фелисити и тетушкой Эффе они уже несколько месяцев кряду посещали эти ассамблеи. Гарриет находила вечера невероятно скучными.
Но тетушке неожиданно взбрело в голову обучить Фелисити светским манерам, принимая во внимание возможную поездку в Лондон на сезон. Они не теряли надежды получить приглашение от тети Аделаиды. Деревенские вечеринки позволяли подучиться некоторым изящным искусствам, к примеру, умению элегантно обмахиваться веером. Надо признать, у Фелисити был несомненный талант к подобным искусствам.
Гарриет же находила свой собственный веер никчемной вещицей, он приносил ей одни только неудобства.
Сегодняшний вечер ничем не отличался от предыдущих. Гарриет, конечно, понимала благородные намерения тети Эффе, однако мало верила, что в такой глуши Фелисити может обучиться светским манерам.
На ассамблее запрещалось танцевать вальс, хотя все прекрасно знали, что в Лондоне этот танец стал повальным увлечением. Но в Аппер-Биддлтоне выбор ограничивался лишь катильоном, кадрилью и несколькими народными танцами. Вальс повергал местное собрание в шок.
— Сегодня, кажется, собрался весь цвет общества? — Тетушка Эффе, обмахиваясь веером, окинула взглядом комнату. — И Фелисити, несомненно, выглядит лучше всех. Думаю, она не останется сегодня без партнеров.
— Вы правы, — согласилась Гарриет. Она сидела рядом с тетушкой, наблюдая за кружащими в танце парами, и частенько посматривала на свои маленькие часики, приколотые к весьма скромному наряду. Однако она пыталась делать это незаметно; она понимала, что самое главное — пристроить Фелисити. И она, как и тетушка, стремилась помочь сестре не упустить своего шанса.
— Я должна ей непременно напомнить, что нельзя, когда танцуешь, открыто выплескивать все свои чувства, — посетовала тетушка Эффе, недовольно нахмурив брови. — В столице такое поведение просто недопустимо.
— Но ты же знаешь, Фелисити боготворит танцы.
— Неважно, — отвечала тетушка, — пора научиться вести себя поспокойнее.
Гарриет незаметно вздохнула и подумала, что пора бы принести закуску. Она еще ни разу не танцевала, но в том не было ничего необычного. Чай и сандвичи, подававшиеся на ассамблеях, привносили хоть небольшое, но разнообразие в тоскливое монотонное течение вечера.