Гарриет остолбенела. Ее потрясло не само прозвище, а то, что оно громко произнесено здесь, в Лондоне. Она знала, что про это шепчутся у нее за спиной, но еще никто не называл так Гидеона при ней.
Волна гнева, охватившая Гарриет, заставила ее остановиться прямо среди танцующих, Морланд тоже вынужден был остановиться. Несколько человек с любопытством повернулись к ним. Гарриет, не обращая внимания на окружающих, ледяным взглядом смерила Морланда:
— Вы не должны больше называть моего жениха этим именем. Вы хорошо меня поняли, мистер Морланд?
Брюс опустил золотистые ресницы, полуприкрыв светлые глаза:
— Простите меня, мисс Померой, но мною движет забота о вас.
— Вам не следует заботиться обо мне, сэр. Все, что вы могли услышать о моем женихе, не более чем пустые слухи.
— К несчастью, вы заблуждаетесь. Я весьма хорошо знаком с Сент-Джастином, мисс Померой.
Гарриет удивленно взглянула на него:
— Вы?
— Именно. Одно время мы были друзьями.
— Друзьями?
— Да. Мы росли вместе в Аппер-Биддлтоне. Я не оставил Гидеона, когда погибла его невеста. Фактически, я единственный, кто так поступил. И дело не в том, что я одобрял его поведение. Просто я никогда не отворачиваюсь от друзей. Я остался бы и по сей день его другом, но Сент-Джастин решил расстаться со мной, да и вообще с обществом.
Гарриет сдвинула брови:
— Я не знала этого, сэр.
Брюс снова обнял ее и повел в танце. Гарриет не сопротивлялась. Ее любопытство было возбуждено. Брюс Морланд первый, кто в Лондоне назвался другом Гидеона.
— Вы говорите, что знаете Сент-Джастина уже несколько лет?
— Да. — Брюс улыбнулся ангельской улыбкой, и в его глазах отразилась печаль о прошлом.
— Когда-то мы были неразлучны. Несколько сезонов мы без устали развлекались. Ночами играли в карты, потом отправлялись на бега или на боксерские матчи, даже не заезжая домой. Не было такого, чего бы мы не попробовали хотя бы раз. Ну, а потом на сезон приехала Дидре Раштон. И все изменилось.
Гарриет прикусила губу:
Может быть, мы не будем обсуждать это, сэр?
Брюс понимающе улыбнулся:
— Один Бог знает, как бы я хотел забыть тот сезон. Иногда я мысленно возвращаюсь к событиям тех лет и спрашиваю себя — мог ли я предотвратить трагедию?
— Вы не должны осуждать себя, мистер Морланд, — быстро сказала Гарриет.
— Но я был близким другом Гидеона, — вздохнул он. — Я знал и понимал его лучше других. Он человек безрассудный, всегда поступал так, как хотел. И я знал эту девушку, невинную и прекрасную. Гидеон увидел ее и сразу же возжелал…
— Они оба из Аппер-Биддлтона, и должны были знать друг друга еще до приезда Дидре Раштон на свой первый сезон, — заметила Гарриет.
— Да, они из одной местности, но вряд ли проводили время в одном кругу, — объяснил Морланд. — До этого я редко видел ее. Она была еще ученицей, когда отец устроил ее первый выезд в Лондон. Гидеон был старше. И все время заезжал в школу, пока она не выросла и не стала женщиной.
— Я слышала, она была прелестна.
— Да. И готов поклясться — она не любила Гидеона. Да и как она могла бы в него влюбиться?
— Очень просто. Я могу себе это представить, — пожала плечами Гарриет.
— Вздор. Такую красавицу, как она, могла привлечь только красота. Однажды она призналась мне, что почти не в силах смотреть на уродливое лицо Гидеона. Ее терпения хватало только, чтобы танцевать с ним, когда он требовал.
— Полно! — сверкнула глазами Гарриет. — В лице Сент-Джастина нет ничего ужасного. И он прекрасно танцует.
Брюс улыбнулся:
— Вы очень великодушны, моя дорогая. Но правда состоит в том, что большинство людей с трудом смотрят на его лицо. Шрам, которому уже десять лет, как вы знаете…
— Нет, не знаю.
Он получил его в дуэли на рапирах.
Глаза Гарриет расширились.
— Я не знала.
— Я один из немногих, кому известна эта история. Я же говорил вам, что был его лучшим другом в те времена.
Гарриет задумчиво склонила голову:
— Если Дидре Раштон было противно смотреть на Гидеона, — то есть, я хочу сказать, на Сент-Джастина, — почему же она согласилась на помолвку с ним?
— Причина самая обыкновенная, — спокойно ответил Брюс. — Отец настоял. Дидре была послушной дочерью, а преподобный Раштон захотел выдать ее замуж в семью с хорошим положением. Он мечтал видеть дочь замужем за сыном графа. И когда Гидеон сделал предложение, Раштон заставил дочь принять его. Никто не делал из этого секрета.
Гарриет вспомнила слова миссис Стоун. Да, пожалуй, за помолвкой скрывались свои причины.
Как ужасно для Гидеона, — прошептала Гарриет.
Во взгляде Брюса сквозило сожаление о прошлом:
Возможно, поэтому он так с ней поступил…
О чем вы говорите?
— Мисс Померой, мне трудно говорить, но будьте осторожны. Без сомнения, вы слышали, что Сент-Джастин соблазнил Дидре Раштон после помолвки?
И бросил ее. Да, я слышала, и не верю этому.
Лицо Брюса посерьезнело.
— Мне очень бы не хотелось поучать вас, но позвольте посоветовать вам трезво смотреть на вещи. Совершенно ясно, что Дидре он взял силой. Она никогда бы не отдалась Гидеону по своей воле. И это могло произойти только в ее брачную ночь, не раньше.
— Я не верю, что Сент-Джастин изнасиловал свою невесту, — с вызовом заявила Гарриет. Она снова остановилась и высвободилась из объятий Брюса. — Это не что иное, как ложь. И вы, сэр, никогда и никому не должны больше ее повторять. Я не желаю слушать ничего подобного.
Гарриет повернулась и пошла, не дожидаясь, пока Брюс будет сопровождать ее.
Шепоток удивления прошелестел за ней. Она, не обращая на это никакого внимания, направилась к своим энтузиастам.
Новые друзья тепло приветствовали ее, радуясь, что она так быстро вернулась к научной дискуссии. Какое облегчение, подумала Гарриет, оказаться среди людей, обсуждающих что-то более важное, чем старые сплетни.
Оливер, лорд Эпплгейт, совершенно вдохновенный молодой барон, на три года старше Гарриет, улыбнулся ей с нескрываемым обожанием. Он недавно получил титул, и только из-за старания соответствовать новой роли выглядел напыщенным. В остальном это был приятный человек, и он нравился Гарриет.
— А вот и вы, мисс Померой. — Эпплгейт тотчас оказался рядом и подал ей стакан лимонада. — Как раз вовремя, чтобы разбить доводы леди Янгстрит. Она пытается убедить нас, что отполированные каменные глыбы и скопление валунов у подножий альпийских холмов — свидетельства Великого Потопа.