— Не уверен, что смогу быть вам по-настоящему полезен, мисс Баллинджер. Ведь ваш брат был убит незадолго до отречения Наполеона в тысяча восемьсот четырнадцатом году, верно?
— Да, это так.
— В настоящее время уже слишком сложно установить его тогдашние связи и контакты. Сомневаюсь, чтобы остались какие-либо ключи к разгадке тайны. — Лавджой выждал паузу и загадочно посмотрел на Августу. — Разве только вы знаете что-нибудь важное, с чего можно была бы начать поиски.
— Нет. Я ничего не знаю. И наверное, это действительно безнадежно. — Вспыхнувшая было в душе Августы надежда тут же погасла.
Она рассеянно смотрела на зеленое сукно стола, думая о том стихотворении, что лежало в ее шкатулке для драгоценностей. Странные стихи, написанные Ричардом на листке бумаги, запятнанном его кровью, — вот и все, что осталось от брата. И конечно же, никакой ниточки для разгадки эти стихи дать не могли. Они вообще были довольно бессмысленны, насколько она могла судить. Не стоило и упоминать о них. Она тогда сохранила листок только потому, что его, умирая, дал ей сам Ричард.
Лавджой сострадательно улыбнулся:
— И тем не менее почему бы вам не поделиться со мной тем немногим, что вы знаете? Тогда я попытался бы что-то предпринять.
И Августа, продолжая играть, начала рассказывать. Она старалась не оставить без ответа ни один из разнообразных вопросов Лавджоя. Пыталась припомнить имена всех друзей и знакомых брата, все места, где он любил проводить время в последние несколько месяцев перед гибелью.
Однако Лавджой, похоже, не находил в этих подробностях особой ценности. Но все же продолжал неторопливо допрашивать Августу, одновременно продолжая игру. Августа же играла совершенно бездумно и ходила наобум. Она целиком была поглощена вопросами Лавджоя о Ричарде.
Когда же наконец она умолкла и взглянула на листок, где Лавджой записывал счет, то обомлела: ее долг составлял тысячу фунтов.
Тысячу фунтов!
— Боже мой! — Августа в ужасе прижала пальцы к губам. — Милорд, боюсь у меня не найдется при себе такой суммы.
У меня ее вообще нет! — подумала она. И нет возможности где-нибудь ее раздобыть.
Мысль о том, чтобы явиться к дяде и попросить покрыть ее долг, ужаснула Августу. Сэр Томас и без того проявлял удивительную щедрость, с тех пор как она поселилась у него в доме. Просто недопустимо отблагодарить его за все, что он сделал для нее, подобной просьбой! Даже и думать об этом нельзя. Это вопрос чести!
— Молю вас, не печальтесь, мисс Баллинджер. — Лавджой спокойно собрал карты. — Спешка, право же, ни к чему. Если вы просто дадите мне расписку, то я готов ждать, сколько угодно, до тех пор, пока вы не сможете выплатить долг.
Молча, с бешено бьющимся сердцем, потрясенная Августа написала расписку на тысячу фунтов. Потом встала и почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она вся дрожала.
— Прощу меня извинить, — ей удалось сказать это с должным спокойствием, — однако, сэр, мне пора вернуться в зал. Моя кузина, наверное, недоумевает, куда я пропала.
— Ну разумеется. Дайте мне знать, когда мы с вами сможем обсудить условия выплаты вашего долга. Думаю, мы договоримся к взаимному удовлетворению… — Лавджой произнес это неторопливо; в его улыбке Августе почудилось нечто непристойное, какой-то неприятный намек.
Она вдруг подумала, что никогда прежде не замечала этого отвратительного хищного блеска в его зеленых глазах. Как у лисицы во время охоты, решила она. Но, взяв себя в руки, она все же решилась снова обратиться к нему:
— Не соблаговолите ли вы, сэр, дать мне слово — слово джентльмена! — что никому и никогда не упомянете о случившемся? Я бы не хотела, чтобы мой дядя и… некоторые другие люди узнали об этом.
— Некоторые другие — это, конечно, ваш жених? Вполне могу понять ваше беспокойство. Грейстоун никогда бы не позволил себе проявить снисходительность по отношению к даме, делающей карточные долги, не правда ли? Он помешан на правилах приличия, так что в высшей степени неодобрительно отнесся бы уже к самому факту вашего участия в подобной игре.
У Августы замерло сердце. Господи, какой кошмар! И во всем виновата она одна!
— Да, полагаю, вы правы.
— Можете быть совершенно спокойны: я никому ничего не скажу. — Лавджой с насмешливым видом склонил перед ней голову. — Даю вам слово.
— Благодарю вас.
Августа повернулась и бросилась туда, где горели яркие огни и слышался смех танцующих. Она изнывала от ощущения, что сделала чудовищную, непростительную ошибку.
И разумеется, первым, кого она встретила в зале, был Гарри. Он давно уже заметил Августу и устремился ей навстречу сквозь толпу гостей. Взглянув на него, она с трудом подавила желание броситься ему на шею, во всем признаться и умолять о мудром совете.
Одетый с безупречным вкусом, в безукоризненно повязанном вокруг сильной мужественной шеи белом галстуке, Грейстоун выглядел просто великолепно и вполне способен был заткнуть за пояс не одного, а двух-трех Лавджоев. Да, действительно, в ее женихе чувствовалась некая спокойная уверенная сила и надежность! На такого человека можно положиться; особенно понимаешь это, когда по собственной глупости оказываешься в таком идиотском положении, думала Августа.
К сожалению, Грейстоун терпеть не может глупых поступков.
Августа горделиво выпрямилась. Она сама виновата в сложившейся ситуации и сама должна найти способ выпутаться из нее. Невозможно просить Гарри искупить ее дурацкие просчеты. Свою честь нортамберлендские Баллинджеры всегда защищали сами.
Августа с тоской наблюдала, как Гарри прокладывает к ней путь среди танцующих. С ужасом она заметила недовольное выражение его лица. Он то и дело искоса посматривал на двери игральной комнаты. А подойдя к Августе, внимательно вгляделся в ее лицо.
— С вами все в порядке? — осведомился он довольно резким тоном.
— Да, разумеется. Однако тут, по-моему, слишком жарко, вы не находите? — Августа развернула веер и яростно принялась им обмахиваться, лихорадочно подыскивая тему для разговора, которая смогла бы отвлечь внимание Гарри от дверей игральной комнаты. — А я все думала, появитесь вы сегодня здесь, милорд, или нет. Вы давно приехали?
— Несколько минут назад. — Он прищурился, глядя в ее пылающее лицо. — Мне кажется, в столовой уже все готово и приглашают к ужину. Не желаете ли перекусить?
— Это было бы просто замечательно. Страшно хочется присесть хоть на минутку. — Она и в самом деле предпочла бы сесть, потому что боялась лишиться чувств от волнения. Когда Гарри предложил ей свою руку, она вцепилась в нее, точно в спасительную Голомянку среди бушующего моря.
Угощаясь паштетом из омара и запивая его охлажденным пуншем, который принес ей Гарри, Августа наконец сумела взять себя в руки и начать мыслить более трезво. Иного выхода не было: придется заложить ожерелье, оставшееся ей от матери.