— Это мне известно. И я не вижу причин разрушать мнение света о ней. До брака с Кэтрин я тоже полагал, что она образец добропорядочности:
— На губах Гарри появилась горькая усмешка. — Можешь не сомневаться, дорогая, уж она-то не позволила мне во время помолвки ровным счетом ничего, разве что несколько торопливых поцелуев. О, она вела себя очень осторожно! Ну а я ошибся, приняв отсутствие любви за истинную добродетель.
— Ах вот как! — Августа залилась ярким румянцем, вспомнив, как много позволила ему до замужества она сама.
— И лишь обнаружив, что и в нашу первую брачную ночь она осталась столь же холодна, я понял, что она не испытывает ко мне ни капли любви. Кроме того, у меня возникли серьезные опасения, что у нее уже был любовник. Когда же я предъявил ей свои обвинения, она расплакалась и призналась, что любит другого и отдалась ему, когда узнала, что должна выйти замуж за меня.
— Но почему же должна, сэр?
— По вполне обычным причинам. Главным образом из-за моего титула и состояния. Родители Кэтрин настаивали на этом браке, и она смирилась. Ее возлюбленный не имел ни гроша за душой, а Кэтрин была слишком практична, чтобы убежать с ним.
— Как это печально! Для вас обоих.
— Клянусь, я бы предпочел, чтобы она убежала со своим любовником, да еще с радостью заплатил бы ему за это, если б только знал, что сулит мне судьба! Но прошлого не вернешь. — Гарри пожал плечами. — Она уверяла, что жалеет о содеянном и изо всех сил постарается быть хорошей женой. Я ей поверил. Черт побери, я просто хотел ей поверить!
— И с вашей стороны было бы нечестно, сэр, укорять ее утраченной невинностью, — сказала Августа, нахмурившись. — Разве что вам тоже ваши отношения… были совершенно безразличны.
Гарри вздернул бровь.
— Так или иначе, но мне не оставалось ничего иного, как смириться со сложившимся положением вещей, — продолжал он.
— Я понимаю. Брак заключается навечно, — прошептала Августа.
— Мы с Кэтрин могли бы как-то все уладить и жили бы неплохо, если бы она не лгала мне с самого начала. Лжи я не прощаю никому и никогда.
— Да, я прекрасно вижу, что вам было бы очень трудно простить раз солгавшую женщину или кого-либо еще. В этом отношении вы излишне суровы, милорд.
Он внимательно взглянул на нее:
— На самом деле Кэтрин даже и не пыталась стать хорошей женой. Правда, следует признать, став моей женой, она еще не успела забеременеть от своего любовника. Впрочем, она забеременела в первую же нашу брачную ночь и очень по этому поводу негодовала. Любовник утратил к ней всякий интерес, заметив, что у нее растет живот. И тогда, чтобы удержать его при себе, она начала давать ему деньги.
— Гарри! Какой ужас! И ты знал об этом?
— Довольно долго я ни о чем не подозревал. Кэтрин умела быть на удивление убедительной. Прося у меня денег, она рассказывала об очередном своем благотворительном фонде. Что, впрочем, даже не было ложью. Поскольку благополучие любовника зависело только от ее щедрости.
— О господи!
— Я позволил распространиться слухам о том, что Кэтрин умерла от родильной горячки, — ровным голосом продолжал Гарри. — А на самом деле она прекрасно поправлялась после родов, но тут узнала, что ее любовник встречается с другой женщиной. Она не выдержала, поднялась с постели и потихоньку выскользнула из дома, желая устроить ему скандал. Домой она вернулась в полном отчаянии и к тому же подхватила простуду, перешедшую в воспаление легких. Она окончательно слегла и больше уже не встала. Перед смертью совсем утратила разум и то и дело начинала звать своего возлюбленного.
— Именно тогда ты и узнал, кто он?
— Да.
— А что с ним сталось? — спросила Августа, терзаемая дурными предчувствиями.
— Лишившись единственного источника средств к существованию, он вынужден был пойти на службу в армию. И вскоре погиб смертью героя на Пиренейском полуострове.
— Какая чудовищная ирония судьбы! И никто об этом не знает?
— До сих пор об этом знал лишь я один. Ты единственная, кому я рассказал все, и, надеюсь, сохранишь мой рассказ в тайне.
— Да, разумеется, — слабым голосом проговорила Августа, думая о том, какие муки выпали на долю этому гордому и благородному человеку. — Пережив такое, милорд, вы должны были искать действительно добродетельную женщину. Теперь для меня в этом нет ничего удивительного.
— Дело не только в том, что может пострадать моя собственная гордость, — резко прервал ее Гарри. — Я бы хотел, чтобы миф о Кэтрин как идеальной жене и матери сохранился ради Мередит. Ребенку необходимо уважать своих родителей или хотя бы память о них. Мередит всего девять лет, и она совершенно уверена, что Кэтрин была любящей матерью и добродетельной женой.
— О, как я это понимаю! Тебе не о чем беспокоиться, Гарри, я никогда не нарушу представлений девочки о ее матери.
Он слабо улыбнулся:
— Не сомневаюсь. Ты не способна на подобное. Ты очень добра и умеешь хранить удивительную верность тем, кого любишь. Отчасти именно поэтому я на тебе и женился. И я очень надеюсь, что со временем ты полюбишь мою дочь.
— Уверена, что полюблю. — Августа, потупившись, рассматривала свои затянутые в перчатки руки, покорно лежавшие на коленях — Надеюсь, что и она со временем сумеет полюбить меня.
— Она послушное дитя. Она поступит так, как ей скажут. Она знает, что ты теперь стала ее новой мамой, и непременно постарается показать свое уважение к тебе.
— Уважение и любовь не одно и то же, милорд. Можно заставить ребенка уважать кого-то, можно заставить его вести себя примерно, но нельзя заставить кого-то любить или не любить! Не правда ли? — Она выразительно посмотрела на Гарри, — Как нельзя заставить жену любить своего мужа или наоборот…
— Я постараюсь, чтобы и мой ребенок, и моя жена относились друг к другу с должным уважением, — упрямо заявил Гарри. — И помимо этого, от своей жены я ожидаю верности. Я понятно выразил свои мысли?
— Да, милорд. — Августа снова принялась перебирать бахрому на платье. — Но я с самого начала пыталась внушить вам, что никак не могу служить образцом добродетели.
Он мрачно улыбнулся:
— Образцом добродетели нельзя считать никого.
— Я очень рада, что вы это понимаете.
— Но мне было бы весьма желательно, если бы вы предприняли некоторые шаги в этом направлении, моя дорогая, — довольно сухо добавил Гарри.
Августа быстро подняла на него глаза:
— Вы что, смеетесь надо мной, сэр?
— Господи, Августа, конечно же нет! Я просто скучный ученый-педант, которому явно не хватает беспечности нрава, позволяющей совершать легкомысленные поступки.
Августа нахмурилась:
— Но ты и вправду смеешься надо мной, Гарри! Знаешь, я должна тебя кое о чем спросить.