— Что же нам теперь делать, сэр? — выдавил Кларингтон.
— Говорю вам, ни один из вас не в состоянии справиться с Фебой, а тем более защитить от ее собственного безрассудства. — Габриэль еще раз глотнул кларета. — Отныне я считаю это только своим делом. Другого выхода у нас нет, это очевидно.
— Вы? — нацелил на него свой ястребиный нос граф Кларингтон.
— Я! — Габриэль отставил пустой бокал. — Завтра в три часа дня я зайду к вам, и мы обсудим подробности. Я хочу уладить дело немедленно.
— Погодите, погодите, — взмолился Энтони. — Вы что же, намерены сделать Фебе предложение?
Габриэль коротко глянул на него.
— Хотите дождаться очередного Килбурна или другого охотника за богатыми невестами?
— Бог с вами! Конечно, никто не хочет, чтобы с девочкой случилось несчастье. — Кларингтон тяжело вздохнул. — Но уберечь Фебу не так-то легко. Ее поступки подчинены чувствам, а не разуму. Совершенно не прислушивается к советам. Она думает, что сама во всем разберется. И так с самого детства.
— Это правда, — мрачно подтвердил Энтони, — вечно совала повсюду свой нос и вечно попадала в беду. Сколько раз мы пытались укротить ее, но она только еще чаще попадала во всякие приключения. — Он посмотрел на отца. — Помнишь, как она угодила под карету?
— До своего смертного часа я не забуду тот день! — откликнулся Кларингтон. — Я думал, она погибла. Выскочила на самую середину улицы, чтобы спасти мерзкого щенка, которому понадобилось сунуться под колеса. Пес перебежал дорогу и остался целехонек, а вот Фебе не повезло.
— И так всегда, — покачал головой Энтони. — Она с детства была безрассудной. Но в тот раз она оказалась на волосок от гибели. Доктора считали, что Феба никогда больше не сможет ходить.
— И они сообщили об этом самой Фебе? — сухо осведомился Габриэль.
Кларингтон кивнул:
— Конечно, они предупредили Фебу. Соблюдать осторожность, никаких усилий, ни малейшего напряжения. Они сказали, что она останется инвалидом на всю жизнь и должна побольше отдыхать.
Габриэль только усмехнулся:
— Но ваша неугомонная Феба и ухом не повела?
— Через три месяца после несчастья я заглянул к ней в комнату: она уже стояла на ногах, цепляясь за край кровати. Никто не мог переубедить ее, — сказал Энтони.
— И все-таки вы должны были лучше заботиться о ней, — мрачно повторил Габриэль. — Черт побери, Оуксли, вы хоть понимаете, что Килбурн похитил ее, чтобы принудить выйти за него замуж и завладеть вашим состоянием? Если б эта уловка удалась, жизнь ее была бы погублена безвозвратно.
— Теперь вы знаете, какие чувства при этом испытываешь, — приподнял брови Энтони.
Габриэль пристально посмотрел на него.
— Я бы убил его, — пробормотал Кларингтон, все еще не опомнившийся от мысли о грозившем Фебе несчастье. — Одному Богу известно, как ужасно сознавать, что не можешь защитить свою собственную дочь.
Габриэль не знал, что ему ответить. Со всей отчетливостью он понял, что восемь лет назад, в ту ночь, когда он пытался похитить Мередит, Кларингтон и его сын, несомненно, переживали те же чувства — гнев, страх и обиду, которые теперь испытывал он сам.
Впервые он взглянул на все с их точки зрения. И вынужден был признать, что, оказавшись на их месте, он поступил бы точно так же, как они поступили с ним. В самом деле, почему Кларингтоны не должны были видеть в нем охотника за приданым Мередит? В их глазах он был тогда таким же злодеем, как Килбурн.
— Я понимаю вас, сэр, — наконец произнес Габриэль.
Кларингтон встретился с ним взглядом. На миг в проницательных глазах старого графа вспыхнуло ответное понимание и что-то похожее на уважение.
— Похоже, вы наконец поняли, что я чувствовал тогда, сэр. — Кларингтон удовлетворенно кивнул. — Теперь я готов поверить, что вы и в самом деле способны позаботиться о моей дочери.
— Должен признаться, мои чувства к ней несколько омрачаются опасением, что в один прекрасный день она своими безрассудными порывами сведет меня с ума, — ответил Габриэль.
— Со мной ей это почти удалось, — улыбнулся Кларингтон. — Так что я с удовольствием переложу всю ответственность на ваши плечи, сэр, и пожелаю вам удачи.
— Спасибо. — Габриэль перевел взгляд на Энтони. — Мне нужны секунданты.
— Вы вызвали Килбурна на дуэль?
— Да.
— Феба моя сестра. Право первого выстрела за мной.
Габриэль усмехнулся:
— Вы уже раз исполняли свой братский долг по отношению к старшей сестре. Фебой займусь я.
Энтони все еще колебался:
— Не знаю, могу ли я вам позволить…
— В конце концов, я ее будущий муж. Защищать ее честь — мое право! — решительно произнес Габриэль.
— Хорошо, в таком случае я буду вашим секундантом, — согласился Энтони. — Поэтому займусь поиском второго секунданта. Но ведите себя осторожнее. Если вы убьете Килбурна, вам придется покинуть Англию, и Феба, чего доброго, последует за вами.
— Я не намерен снова покидать Англию, — ответил Габриэль. — Я оставлю Килбурна в живших. И только.
Энтони снова пристально посмотрел на него. Уголок его рта сочувственно приподнялся.
— Вы поступите с ним как тогда со мной?
— Ну уж нет, — сказал Габриэль, — я всажу в него пулю. Больше ему никогда не захочется похищать молодых леди.
Через три часа Энтони вернулся в клуб, чтобы дать Габриэлю отчет о предстоящей дуэли.
— Вам не повезло, — с порога заявил он, — Килбурн удрал из Лондона.
— Проклятие! — В ярости Габриэль с размаху ударил кулаком по деревянной ручке кресла. — Вы уверены?
— По словам дворецкого, хозяин отправился на север, и никто не знает, когда он вернется. Очевидно, не скоро. Слугам приказано закрыть его лондонский дом и разойтись. Всему Лондону уже известно, что он остался без пенса, неудачно вложив все свои деньги в какие-то предприятия.
— Ад и все дьяволы!
— Возможно, это даже к лучшему. — Энтони устроился в ближайшем кресле. — Все уже позади. Килбурн убрался с дороги, никакой дуэли не будет. Я, признаться, рад этому.
— А я нет.
— Поверьте, вы даже не подозреваете, как вам повезло, — усмехнулся Энтони. — Если бы Феба узнала, что вы собираетесь защищать ее честь на дуэли, она разъярилась бы. Вам, наверное, еще не приходилось иметь дело с разъяренной Фебой. Удовольствие, смею заметить, не из приятных.
Габриэль поглядел на него, думая, что они с Энтони, кажется, уже неплохо понимают друг друга, поскольку оба одинаково тревожатся за Фебу.
— Спасибо, что согласились быть моим секундантом. Остается только сожалеть, что вам не придется быть им на деле.