– Конечно, – задумчиво проговорила Венеция.

– Клиенты приходят и уходят, Венеция, – с готовностью добавила Амелия. – Профессиональный фотограф не может позволить себе личных привязанностей.

– Кроме того, – заметила Беатрис без экивоков, – этот человек умер. Что бы на самом деле ни произошло в Аркейн-Хаусе, нас это уже не касается. Давайте поговорим о более насущных вопросах. Ты уже решила, какой псевдоним возьмешь, когда мы откроем галерею в Лондоне?

– Пока я склоняюсь к варианту миссис Рейвенскрофт, – сказала Амелия. – Звучит очень романтично, тебе не кажется?

– А я предпочитаю миссис Хартли-Прайс, – заявила Беатрис. – Эта фамилия звучит более респектабельно.

Эдвард скривился.

– А я считаю, что лучше всего стать миссис Ланселот.

Амелия сморщила носик.

– Ты начитался сказок про короля Артура?

– Кто бы говорил, – парировал мальчик. – Я-то знаю, что это дурацкое имя миссис Рейвенскрофт ты взяла из романа, который сейчас держишь под подушкой.

Венеция решила прервать перепалку.

– Проблема в том, – сказала она, – что я не смогу жить ни под одним из этих имен. Они мне не подходят. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Тебе придется принять решение, причем быстро, – сказала Беатрис. – Ты не можешь называться миссис Милтон, когда твои брат с сестрой носят ту же фамилию. Люди будут думать, что Амелия с Эдвардом – твои дети, а это нехорошо.

– Мы об этом тоже подумали, – вставила Амелия. – Ты должна сказаться вдовой.

– Именно, – поддержала племянницу Беатрис. – Незамужняя дама моложе тридцати лет будет вызывать подозрения у респектабельной публики. Тебе будет трудно привлекать клиентов. Кроме того, как ты будешь вести дела с мужчинами? Вдруг кто-то из них позволит себе лишнее? Положение вдовы защитит тебя от кривотолков.

– Понимаю, – отозвалась Венеция, выпрямившись на стуле. – Я долго думала над тем, какое имя взять, и приняла решение.

– И какое имя ты выбрала? – спросил Эдвард.

– Миссис Джонс, – сказала Венеция.

Тетушка Беатрис, Амелия и Эдвард удивленно уставились нa молодую женщину.

– Ты возьмешь имя умершего клиента? – потрясенно переспросила Беатрис.

– А почему нет? – осведомилась Венеция. Внезапно ее охватила непонятная щемящая грусть. – Кто догадается, что меня вдохновил некий почивший в бозе мистер Джонс? Это ведь довольно распространенное имя.

– Да уж, – задумчиво протянула Амелия. – В Лондоне, должно быть, сотни, а то и тысячи Джонсов.

– Вот именно, – Венеции очень понравилась собственная идея. – Никому не придет в голову связать мое имя с хозяином Аркейн-Хауса, который недолгое время был моим клиентом. Для пущей убедительности мы придумаем историю о том, как наш мистер Джонс ушел из жизни. Скажем, что он преставился где-то в далекой чужой стране.

– Кстати, идея не такая уж плохая, – улыбнулась Беатрис. – Если бы не Гейбриел Джонс и те баснословные деньги, которые он заплатил тебе вперед, мы бы сейчас не сидели тут и не строили планы на будущее.

Венеция почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она несколько раз моргнула, но предательская влага никак не высыхала.

– Простите меня, – резко проговорила она, встав из-за стола, и направилась к двери. – Я забыла заказать новые пластинки для проявки.

Она ощутила на себе сочувственные взгляды родственников, но никто не попытался ее остановить.

Взбежав по лестнице в свою крохотную спаленку в съемном коттедже, Венеция плотно закрыла за собой дверь и посмотрела на платяной шкаф у стены. Потом медленно пересекла комнату, открыла дверцу и извлекла оттуда мужской вечерний сюртук.

Перекинув сюртук через руку, она провела ладонью по дорогой ткани. Так делала она уже много раз, с тех пор как вернулась из Аркейн-Хауса.

Венеция опустила сюртук на кровать, легла рядом и дала волю слезам.

Через некоторое время, когда чувства притупились, а слез больше не осталось, она встала.

Хватит!

Она не могла позволить себе предаваться романтическим мечтам и глупым сентиментальностям. Ей нужно было содержать семью. Будущее брата и сестры зависело от ее успешной деятельности в Лондоне. Она не могла позволить себе похоронить смелые планы, а чтобы добиться успеха, придется много работать. Надо быть внимательной и изворотливой.

«Тетя Беатрис права, – думала девушка, сворачивая мокрое от слез пальто. – Нечего так переживать из-за какого-то клиента».

В конце концов, она знала Гейбриела всего несколько дней, а любила его всего однажды.

Это был сон, ничего больше.

Венеция повесила сюртук в шкаф и закрыла дверцу.

Глава 5

Три месяца спустя

– Признаюсь честно, я понятия не имею, как это произошло, – сказал Гейбриел, – но похоже, у меня появилась жена.

– Ничего себе! – Калеб в несколько шагов пересек комнату и встал напротив сидевшего за столом брата. – Ты шутишь, братец?

– Думаю, ты достаточно хорошо меня знаешь и понимаешь, что я никогда не стал бы шутить на столь серьезные темы.

Облокотившись на стол, Гейбриел внимательно изучал статью в газете. Он выпрямился и развернул газету так, чтобы Калеб смог прочитать заметку. Молодой человек взял газету со стола и зачитал вслух:

– «Выставка фотографии на Ноктон-стрит.

В четверг вечером залы нового салона фотографии на Ноктон-стрит были полны народу. Большинство присутствующих назвали выставленные образцы великолепнейшими произведениями фотографического искусства. Экспозиция включала в себя традиционные жанры пейзажа, натюрморта, архитектуры и портрета.

Все без исключения фотографии отличались изысканной красотой и мастерством исполнения, вполне заслужив право называться высоким искусством. Однако, по мнению репортера, наиболее заслуживали внимания четыре фотографии. В каталоге они числились в новом цикле «Сны».

Эти снимки хоть и были выставлены в категории «Архитектура», сочетали в себе портрет, архитектуру и некую метафизическую субстанцию. Все это можно было описать лишь как сновидение или фантазию. Один из снимков заслуженно получил первый приз.

Автор этой выдающейся работы, миссис Джонс, также была в числе посетителей выставки. Она лишь недавно стала членом лондонской фотографической братии, но уже успела добиться впечатляющих результатов. В числе ее клиентов многие представители высшего общества.

Молодая вдова сейчас пребывает в глубоком трауре, но это не мешало ей выглядеть весьма элегантно. Черное шелковое платье выгодно подчеркивало блестящие темно-каштановые волосы и глаза янтарного оттенка. В толпе поговаривали, что облик фотографа столь же драматичен, как и ее творения.