По ее лицу пробежала тень. Он догадался, что сейчас Люсинда начнет с ним спорить и потребует ответа, который он не мог ей дать. Поэтому Калеб ее поцеловал.
Объятия сначала были неспешными. Ему хотелось продлить их как можно дольше, чтобы прочувствовать правильность того, что происходит. Но когда Люсинда вздохнула и обвила его руками за шею, страсть вспыхнула в нем с такой силой, что грозила поглотить. Его интуиция подсказывала — нет, она просто вопила: «Может статься, что у тебя осталось очень мало времени на то, чтобы быть с ней. Так что нельзя терять ни минуты».
Он поднял Люсинду на руки и отнес на кушетку, стоявшую перед камином. Калебу показалось, что прошла вечность, пока он снимал с нее башмачки, тяжелое платье и многочисленные нижние юбки.
Когда Люсинда осталась только в чулках, он опустил ее на смятое одеяло, покрывавшее кушетку.
Несколько мгновений он стоял над Люсиндой, наслаждаясь зрелищем. Тогда, в темноте сарая, он полагался лишь на чувство осязания и на энергию, исходившую от них обоих. Сейчас то, что он увидел, было ослепительным.
— Как вы прекрасны, — прошептал он.
Люсинда застенчиво улыбнулась:
— Это вы заставляете меня чувствовать себя красивой.
— А вы заставляете меня чувствовать себя свободным.
Свободным от той клетки, которая медленно смыкается вокруг него.
Ему захотелось рассказать Люсинде о дневнике и о записной книжке, но он боялся, что это разрушит возникшую между ними магию. У Калеба все еще оставалась надежда на то, что ему удастся избежать своей судьбы. Когда он был с Люсиндой, эта надежда вспыхивала с особой силой. Черт возьми, он сможет…
Он быстро скинул сюртук, рывком сдернул галстук и снял рубашку. За ней последовали ботинки и брюки. Все это Калеб швырнул на пол. Потом вдруг остановился, почувствовав себя неловко, оттого что Люсинда смотрит на него так же, как он смотрел на нее минуту назад.
До него вдруг дошло, что единственными голыми мужчинами, которых она видела в своей жизни, были классические статуи. Он, конечно, не был Давидом, идеальным красавцем, высеченным из мрамора. Он был обычным мужчиной со всеми недостатками, присущими его полу.
— На мужчин вовсе не так приятно смотреть, как на женщин, — предупредил Калеб.
Она улыбнулась:
— Я нахожу приятным смотреть на вас, Калеб Джонс.
Она протянула ему руку. Вздохнув с облегчением, он схватил ее руку и позволил повалить себя на кушетку. Он опять поцеловал Люсинду и повернул на спину, при этом прижав одну ее ногу своей, чтобы иметь возможность изучать ее так, как ему захочется.
Он склонился над ней, восхищаясь изящными изгибами ее грудей, и взял губами один сосок. Она вздрогнула. А когда он провел ладонью по внутренней стороне ее бедра, Люсинда пробормотала что-то невнятное и уперлась рукой ему в грудь.
А потом, медленно и осторожно, она начала свое знакомство с его телом, и теперь уже он содрогался при каждом ее прикосновении. Все нараставшее взаимное желание заряжало окружавшую их атмосферу. Интимность момента все больше возбуждала Калеба. Пусть в его жизни будет не слишком много таких мгновений, но теми, которые ему подарила судьба, он будет наслаждаться всем своим существом. Он ждал это чувство всю свою жизнь.
Когда воздерживаться было больше невозможно, он вошел в нее — медленно и глубоко, — отдавшись ей полностью и без остатка.
С Люсиндой он мог не стесняться выпустить на волю ту опасную страсть, которая бушевала в самой глубине его естества. Их взаимные потоки сшиблись и начали резонировать. Такого полного слияния он никогда не испытывал. Все вокруг озарилось яркими цветами радуги.
Люсинда пошевельнулась, и он еще крепче прижал ее к себе. Но она попыталась освободиться из его объятий. Он открыл глаза и неохотно отпустил ее. Она быстро села, а потом встала и начала одеваться с такой скоростью и решительностью, что он испугался.
— Что-то не так? — спросил он, взглянув на часы. Прошло менее сорока минут. — Вы из-за меня опоздали на какую-то встречу? — Он натянул брюки.
— Да. — Люсинда надела сорочку и, водрузив на нос очки, строго посмотрела на него. — Эта встреча происходит сейчас. С вами. Пора сказать мне, что вы от меня скрываете.
— Почему, черт возьми, вы думаете, что я от вас что-то скрываю?
Люсинда надела платье.
— Не пытайтесь увильнуть от ответа на мой вопрос, Калеб Джонс. У вас больше секретов, чем у большинства мужчин. Я сказала себе, что вы имеете право на личную жизнь, но больше не могу ни минуты думать, что вы от меня что-то скрываете. Мы с вами теперь любовники. Я имею право знать.
— Если быть точными, мы были близки всего два раза. — Он одевался, чувствуя, что начинает сердиться. — Почему вы думаете, что это дает вам какие-то права?
— Возможно, я и неопытна в этих делах, но не столь наивна. — Пристально глядя на него, она застегивала платье. — У любовников нет секретов друг от друга.
— А я и не знал, что существует такое правило. У меня никогда не было необходимости обсуждать свои секреты с другими… — Он запнулся и откашлялся.
— С другими женщинами, с которыми вы состояли в интимной связи? Но я не другая женщина, Калеб.
Он почувствовал, что краснеет.
— Незачем напоминать мне об этом. — Он был на грани срыва, что редко с ним случалось.
— Так продолжаться не может, — тихо сказала Люсинда.
У Калеба похолодело внутри.
— Я понимаю. — Он сосредоточился на застегивании пуговиц рубашки, и их расположение относительно петель показалось ему страшно сложным. — У вас есть полное право потребовать, чтобы я на вас женился. Но я уже говорил, что это единственное, чего я не могу сделать.
— Чушь. Я имею в виду не брак, а нечто гораздо более важное.
— Что именно вы хотите узнать?
— Правду.
Он медленно выдохнул:
— Этого я тоже не могу вам дать.
— Почему?
— Потому что это разрушит то, что возникло между нами, а вы мне слишком дороги.
— Ах, Калеб, в любом случае это не может быть таким ужасным, чтобы мы не могли справиться. Неужели вы не понимаете? Мы должны противостоять этому вместе.
— Почему?
— Потому что это касается нас обоих.
— Это касается меня, а не вас. Не думайте об этом, Люсинда.
— Прекратите. — Она начала свирепеть. — Не пытайтесь убедить меня, что между нами не возникла определенная связь. Даже если вы завтра уплывете на самый край земли, я никогда от вас уже не освобожусь.
Теперь и его уже переполнял гнев. Он схватил ее за руки.
— А я никогда не освобожусь от вас. Что бы со мной ни случилось, как глубоко я ни впал бы в безумие, я никогда вас не забуду, Люсинда Бромли. Клянусь своей душой.