К удивлению Эммы, крепкие парни немедленно явились, в основном это были садовники. Служанки и лакеи столпились в кухне. Среди них были Генрих и Эликсабет. К тому времени, когда Эмма остановила кровь, кухня была столь же полна, как тогда, когда Эмма появилась тут первый раз. Она изумленно переглянулась с Бримли.
– Если кому из вас что понадобится, спросите любого морикадийца, – искренне сказала кухарка, ее голос охрип от волнения. – Мы все сделаем, мистер Бримли, и вы, мисс Эмма. Для нас дело чести услужить вам обоим, ведь вы спасли нашего героя.
Служанки присели в реверансе, а мужчины поклонились дворецкому и Эмме. Она заморгала, отгоняя подступившие слезы.
Наконец-то Эмма была дома.
Хотя Бримли стоически возражал, его отнесли в комнату и уложили в постель. Эмма пришила ему палец, снова перевязала, дала снотворный отвар трав и велела Генриху проследить, чтобы рядом постоянно кто-то находился.
– Обязательно, – заверил тот, и второй раз Эмма услышала фразу: – Теперь он один из нас.
– Хорошо.
Пришлось пожертвовать пальцем, но мистер Бримли достиг того, чего добивался, – положения главы слуг дома Фанчеров.
А Эмма… она больше не была женщиной, продавшейся принцу. Она заслужила уважение морикадийцев.
Эмма пошла вниз удостовериться, что Жан-Пьер де Гиньяр ушел, иначе она сама его выставит. Но оказавшись в главном холле, она услышала мужские голоса в библиотеке, словно Жан-Пьер разговаривал с…
Нет, это невозможно! Майкл спит во вдовьем доме, измученный и ослабевший после лихорадки, а не болтает с де Гиньяром.
Беззвучно ступая, Эмма подкралась к двери и заглянула внутрь.
Жан-Пьер сидел в кресле напротив франтовато одетого и смеющегося Майкла Дьюранта, устроившегося на длинной кушетке.
– Вы хотите снова посмотреть? – Майкл спустил рубашку с одного плеча, потом с другого. – Видите? Никаких ран.
Жан-Пьер покачал головой, будто не мог в это поверить.
И Эмма – тоже. Она много раз видела Майкла за последние шесть дней, и у него была очень заметная красная отметина между шеей и плечом. Куда она делась?
– Может, еще что-нибудь хотите осмотреть? – едко улыбнулся Жан-Пьеру Майкл, давая понять, что в высшей степени оскорблен. И скорее всего в этом была доля истины. – Мои ребра или бедро? О, я знаю! Позвольте мне спустить штаны и показать вам ягодицы.
– Нет. В этом нет необходимости. – Жан-Пьер встал. – Я вас оставлю. Приятного вечера.
– Рассчитываю именно на это.
Отнюдь не столь уверенно, как вошел в дом, Жан-Пьер приблизился к Эмме. Он поклонился, начал говорить, затем поклонился снова. И не двигался.
– Да? – холодно сказала она.
– Нет, ничего, мисс Чегуидден, – ответил он. – А теперь извините, мне нужно во дворец стрелять в ребенка.
Лакей, на этот раз не Генрих, открыл дверь. Жан-Пьер сел на лошадь и уехал.
Эмма была весьма озадачена. Не вызвано ли сквозившее в его белесых глазах безумие чем-то иным, нежели алкоголем.
Слабый оклик заставил ее забыть о Жан-Пьере де Гиньяре.
– Эмма! – тихо позвал Майкл.
Она поспешила к нему.
– Как вы это сделали? Где ваша рана? – сердито спросила она. – Как вы смогли встать с постели, ведь вы еще очень слабы?
Майкл улыбнулся ей.
– Рубио – гений в том, что касается воска, глины, пудры и красок. Он превратил мое лицо в череп и заставил пулевую рану исчезнуть. Одеться я могу, но, похоже, более ничего. – Румянец сбежал с его лица, он осел и распростерся на кушетке.
– Черт бы вас побрал, Майкл! – Эмма забыла приличные выражения. Забыла, что поклялась держать его на расстоянии, и назвала по имени. Рядом с Майклом Дьюрантом она не помнила о благовоспитанности и добропорядочности… но отлично помнила, как сердита на него. Трудно простить человека, зная, что он использовал ее как куртизанку.
И все-таки она потрогала ему лоб и с радостью обнаружила, что он не горячий, лихорадки нет.
– Он в порядке? – В дверях стоял Рубио.
– Пока да, – раздраженно ответила Эмма. – Почему вы позволили ему подняться?
– Он услышал, что Жан-Пьер рыщет по дому, решил встать и развеять его подозрения. Вы думаете, мисс, я могу остановить мистера Дьюранта, когда он надумал что-либо сделать?
Рубио вызвал тех же молодцов, которые относили в постель Бримли. Теперь они отнесли Майкла во вдовий дом. Когда они уложили его, он дрожал от изнеможения. Пока Рубио снимал воск с его раны и Эмма вновь перевязывала ее, у Дьюранта рот кривился от боли. Эмма дала ему отвар ивовой коры и ожидала, что он сразу уснет.
Но когда Эмма собралась уходить, Майкл поймал ее руку.
– Вы сердитесь на меня – я скрыл от вас, что был Мстителем. Вы должны простить мой обман. Я не мог сказать вам правду.
Эмма, несмотря на то что Майкл был ранен, не собиралась вести себя так, словно он ни в чем не виноват.
– Вы не могли сказать мне, что вы Мститель. Это я понимаю. Но после той ночи, когда я спрятала вас в своей кровати, не нужно было приходить больше. Не следовало затевать романтическую историю.
– Я не думал, что дело зайдет так далеко. – Дьюрант пытался изобразить мальчишеское озорство, но это ему плохо удалось.
– Вы грубиян! Удивляюсь собственной глупости, по которой я кинулась вам на шею.
– Переживаете из-за той забавы во дворце?
– Наглец. – Эмма отдернула руку. Дьюрант думает, она только об этом переживает? Он действительно такой бесчувственный?
– Возможно, мне нравилось морочить вас, и я немного переусердствовал, – признался он.
Она ринулась к двери.
– Нет, Эмма! – Майкл изо всех сил пытался подняться и последовать за ней. – Послушайте…
Она услышала, как что-то упало на пол, плеск воды, звон стекла. Повернувшись, Эмма увидела, что Дьюрант потерял сознание.
Таким он ей нравился больше.
Подбежал Рубио и с недовольной гримасой сказал:
– Теперь выздоровление задержится на неделю.
– Скорее всего.
– Кто-то должен заменить его.
– Да. – Эмма сердилась на Майкла, она не могла не признать, что Мститель подвергал себя опасности ради жителей этой страны. Эмма чувствовала ответственность перед Эликсабет, Генрихом, Тиа, кухаркой и другими. – Приготовьте костюм, Рубио. Сегодня ночью Мстителем буду я.
Костюм был велик. И седло слишком большое. И лошадь. Все уверения Рубио, что Старый Нельсон спокойный мерин, главным достоинством которого было то, что он безупречно слушался седока, не помогали. Эмме впервые в жизни предстояло ехать верхом. Двигаясь шагом, она покинула пещеру под вдовьим домом, служившую одновременно и конюшней, и винным погребом, и оказалась на лесной тропе.