Трокмортон заколебался. С одной стороны, это не его дело - учить Кики, как завязывать узлы, но, с другой стороны, у него появляется такая отличная возможность…
– Я не могу учить ее этому по-французски.
Он внимательно следил за Кики и по румянцу, появившемуся у нее на щеках, догадался, что та поняла, о чем идет речь. Любознательность вступала в схватку с упрямством, и Трокмортон вместе с Селестой следили за этой борьбой.
Победило упрямство.
– Je ne parle pas Vanglais, - сказала Кики, адресуясь к Селесте.
– Кики сказала, что не понимает по-английски, - перевела Селеста.
– А я не говорю по-французски.
– Tres stupide, - сердито притопнула ножкой Кики.
– Неправда, поняла, - заметил Трокмортон.
– Любой человек умнее, чем он кажется, - сказала Селеста.
Трокмортон схватил ее за руку, оттащил в сторону от Кики и прошептал:
– Что вы говорили об этой девочке?
– О Кики? Кому? - удивилась Селеста.
– Всем, - ответил Трокмортон, указывая широким жестом вокруг себя.
– Ничего.
– Что значит - ничего? - вскипел Трокмортон. - Должны же вы были как-то объяснить ее появление!
Только теперь она поняла, что имеет в виду и чего так боится мистер Трокмортон.
– Я никому ничего не объясняла. Кики может быть подружкой Пенелопы или дочерью кого-либо из гостей. Она может быть двоюродной сестрой - ведь ваша родня по отцовской линии для всех остается загадкой. Заверяю вас, мистер Трокмортон, никому из ваших гостей нет никакого дела до происхождения Кики.
Ей удалось сделать то, что никогда не удавалось другим, - заставить Трокмортона почувствовать себя дураком.
– И поверьте, мистер Трокмортон, я никогда не стану использовать ребенка в качестве оружия.
Трокмортон испытывал стыд, а в его сердце с новой силой вспыхнули подозрения.
– Надеюсь, что это именно так, - сухо сказал он, но тут же вспомнил о своем намерении соблазнить Селесту и добавил: - Простите меня за излишнюю подозрительность.
Она чуть кивнула, принимая его извинения.
– Позвольте сказать вам еще кое-что, мистер Трокмортон. Сегодняшний вечер я намерена провести в детской и там же останусь ночевать.
Но Трокмортону уже надоело, что все идет не так, как он задумывал.
– Вечером вы должны быть на праздничном ужине.
– О, как это торжественно звучит - на праздничном ужине! Нет, я думаю, что для первого появления в свете чайного приема более чем достаточно.
У Трокмортона появилось чувство, что эта девушка сумела все прибрать к своим рукам - детей, гостей… его самого!
Он устал от Селесты, от того, что она то и дело пытается навязать ему свою волю. Но у нее это не пройдет.
– Я приставлю к девочкам горничных на то время, пока не найду для них двух опытных нянь.
– Отлично, но я полагаю, что и новым няням нужны будут какие-то гарантии личной безопасности. Я сама смогу дать им такие гарантии, но для этого нужно, чтобы какое-то время девочки жили под моим наблюдением и руководством.
Кики что- то залопотала, указывая рукой на качели.
– Сейчас, - ответила Селеста и добавила, обращаясь к Трокмортону: - А почему бы вам не поставить вторые качели?
– Вторые? - Челюсть мистера Трокмортона отвисла от удивления. Странно, но такая простая мысль до сих пор не приходила ему в голову.
– Тогда никому не придется ждать своей очереди. Разве приятно кому-нибудь знать, что его радость ограничена и контролируется кем-то другим?
Трокмортон молча уставился на Селесту. Она стояла на фоне цветущих кустов, словно портрет в рамке: с распущенными локонами, сияющими глазами, приоткрытыми полными губами… которые он целовал прошлой ночью. Поцелуй входил в планы Трокмортона, но он не мог отрицать, что это было просто восхитительно.
Селеста не годилась на роль соблазнительницы - она совсем не умела целоваться. Трокмортон помнил, как она стояла, прижавшись спиной к стене, не зная, куда ей девать руки. И целовалась, не разжимая губ. Только потом, когда он сам раскрыл их своим языком, она застонала. Именно тогда он стал целовать ее шею, желая распалить страсть девушки. И это ему удалось. Он помнил звуки, вырывавшиеся из горла Селесты, помнил запах ее кожи, вкус ее губ. Тогда ему самому вдруг захотелось потерять голову, покрыть поцелуями руки Селесты, ее грудь…
Той ночью рассудок взял верх. Он всегда брал верх над Гарриком Стенли Трокмортоном Третьим.
Очевидно, он смотрел на Селесту слишком долго, их молчание затянулось, и она, слегка покраснев, оглянулась и спросила:
– Что-то не так?
По голосу Селесты можно было заподозрить, что она прекрасно понимает все, что происходит с Трокмортоном, но не хочет, чтобы это было сказано вслух.
Да, конечно, она влюблена в Эллери. Трокмортон почувствовал во рту горький привкус и решил, что наступил подходящий момент для того, чтобы привести в дальнейшее движение свой план.
– Все в порядке, - ответил он. - Просто я засмотрелся на вас. Ваша красота заставляет меня испытывать…
Селеста покраснела еще гуще и отвела глаза в сторону.
Трокмортон продолжал бы и дальше, если бы не Кики. Она подбежала и вновь принялась лопотать по-французски.
Облегчение Селесты было столь же очевидным, как и досада Трокмортона.
Она ответила Кики по-французски, а затем перевела на английский, специально для Трокмортона:
– Пенелопе пора освобождать качели, но я думаю, что, кроме Кики, есть еще желающие покачаться.
– Qui est-ce? - спросила Кики.
Селеста посмотрела на Трокмортона и мстительно ответила:
– Например, мистер Трокмортон. Трокмортон обомлел.
Кики не сдержалась и захихикала, зажимая рот ладошкой.
– Когда-то я качался на качелях, - сердито сказал мистер Трокмортон.
– Не сомневаюсь, мистер Трокмортон, - парировала Селеста. - Хотите вспомнить, как это делается?
– Хочу, - решительно ответил Трокмортон и расправил плечи.
Трокмортон направился к качелям. Толпа расступалась перед ним. Позади что-то лепетала Кики. Трокмортон слышал шелест платья Селесты, слышал кашель, невнятные голоса. Вздохи. Шаги. Чувствовал затылком направленные на него десятки глаз.
Возле качелей он посмотрел на Патрицию, улыбавшуюся лорду Тауншенду, который раскачивал Пенелопу. Увидел сияющее лицо самой Пенелопы - как редко он видел ее такой радостной! Трокмортон замешкался, ему не хотелось лишать Пенелопу удовольствия. Однако он должен доказать Селесте… Трокмортон не мог сказать толком, что именно он хочет доказать ей, разве что убедить ее - и всех остальных, - что он тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Вся эта история начинала раздражать его.