– Вы вообразили, что вы уникальны? – Она еще больше его заинтриговала. Большинство знакомых ему женщин делали все, что в их силах, чтобы выглядеть не хуже других, не отличаться от других женщин.
– Ничего я не вообразила. Воображение вообще недозволенная роскошь. Я не могу ее себе позволить.
Так. Значит, она прагматик. Однако она слишком молода, чтобы быть прагматиком.
– А у меня есть воображение. И оно активно работает, когда я гляжу на вас.
– Воображаете меня на виселице, милорд?
– Нет, исключительно своей любовницей. – Он громко рассмеялся, увидев на ее лице насмешку, но заметил, как она – возможно, непроизвольно – бросила на него взгляд и поняла, что он не шутит.
Он был мужчиной. Она была женщиной. Они были вдвоем, без посторонних и говорили о вещах, которые обычно не обсуждают джентльмен и леди. При том что они явно испытывали друг к другу неприязнь, между ними успела проскочить та первобытная искра, которая могла – при условии совсем незначительного внимания с его стороны – превратиться в пылающий костер.
Вопрос в том, понимает ли она. Этого Джермин сказать не мог. Эми не была ни типичной служанкой, но и не настоящей леди тоже. Но он не привык анализировать, потому что раньше перед ним никогда не возникало проблемы понять женщину.
С самого начала, с того момента, как он стал вращаться в обществе, женщины не противились его воле – будь то дамы света или оперные певички. Они старались не докучать ему своими желаниями или потребностями. Если ему была нужна тишина, они молчали. Если он хотел музыки, они играли на инструментах и пели. Ему ни разу не приходилось задумываться над тем, как себя ведет женщина и почему, потому что причина была одна – исполнять его прихоти, доставлять ему удовольствие.
А теперь он столкнулся с загадочной женщиной, которая его перехитрила.
Это никуда не годится. В этой игре он возьмет верх.
– Как правило, – растягивая слова, произнес он, – я не беру в любовницы девушку моложе двадцати лет. Потому что в этом возрасте много энтузиазма, но нет тонкости, изящества. И нет еще умения.
Эта брутальная откровенность ее совершенно не смутила.
– Полагаю, что это отвлекло бы вас от поиска новых форм безнравственности.
– Пока я волен воображать себе все, что угодно и когда угодно, боюсь, что вы мне не подойдете.
– Если у вас такое богатое воображение, представьте себе, что вы разбили мне сердце, – съязвила она.
Так. Значит, ей нет двадцати. А ему двадцать девять.
Необходимость победить такого незначительного противника становилась все более настоятельной.
– Чем больше я о вас узнаю, тем мне все более интересно знать, кто вы. – Он стал перечислять по пальцам: – Вы говорите, как леди. Платье на вас крестьянское. Вы метко стреляете. На мир вы смотрите с цинизмом. Вместе с тем вы любите и уважаете мисс Викторину. Ваши тело и лицо заставили бы завидовать вам молодую богиню, но от вас так и веет невинностью. Но за этой невинностью скрываются криминальный ум и наглость, позволившая вам совершить самое возмутительное преступление.
– Стало быть, я Афина, богиня войны.
– Определенно не Диана, богиня целомудрия.
Последний выстрел попал в точку. Маска спала с лица Эми. Кровь прилила к ее щекам. Она прикусила губу и посмотрела в сторону лестницы, словно только что поняла, что она могла бы – и должна была – не вступать в эту дискуссию.
Он тихо, но торжествующе рассмеялся.
– Но может быть, я ошибаюсь. Возможно, у вас с Дианой гораздо больше общего, чем я думал.
– Прошу запомнить, сэр, что Диана была также богиней охоты. – Она наклонилась через стол, будто желая, чтобы до него лучше дошли ее слова. Впрочем, ее щеки все еще пылали. – У нее всегда были с собой лук и стрелы, и она складывала в сумку свою добычу. Взгляните на след пули в стене у вас за спиной и вспомните о моем умении и о моем цинизме. Мы действительно знаем многое друг о друге. Я знаю, что, если вы сбежите, вы позаботитесь о том, чтобы я попала на виселицу. А вы знаете, что, если я вас поймаю, я вас застрелю. Помните об этом, когда будете бросать взгляды на окно в надежде сбежать.
Она схватила поднос и ушла.
Джермин узнал еще об одной черте характера Эми.
Она любила, чтобы последнее слово оставалось за ней.
Кто она? И откуда?
Эми остановилась наверху лестницы и зажала в кулак висевший на шее на цепочке серебряный крестик. Эта цепочка связывала ее с ее страной и сестрами.
Со всем, что потеряно.
Кто она? И откуда?
Нортклиф требовал у нее ответа, будто имел на это право. Впрочем, она привыкла к такому к себе отношению, и это ее мало трогало.
Но она еще ни разу не встречала человека, который с таким интересом пытался бы проникнуть в ее тайны. Это ей не нравилось. И он ей не нравился. Она не верила в откровенность, с которой он говорил о любовницах и о том, что он волен в своих фантазиях.
Фантазиях, касавшихся ее.
Кто она? И откуда?
Она прекрасно понимала, что привлекательна. Она знала об этом с четырнадцати лет. Много лет, пока они скитались с Кларисой, ей приходилось прибегать к косметике, чтобы превращаться из замарашки в женщину, достойную того, чтобы на нее захотелось взглянуть еще раз. Но из двух сестер красавицей была Клариса. Это она очаровывала и мужчин, и женщин в любой деревне, продавала товары и обеспечивала им обеим пропитание. Все обожали Кларису, а не Эми.
Но услышать от лорда Нортклифа, что он готов преодолеть любые препятствия, только бы сделать ее своей любовницей…
Он, конечно же, пошутил. Очевидно, лишенный привычной разгульной жизни всего на один день, он был готов довольствоваться тем, что было под рукой.
В таком случае что с этим похотливым животным будет через два дня?
Но почему у нее теплеет в груди, почему пробуждаются неведомые ей инстинкты, когда он рядом?
Кто она? И откуда?
Боже милостивый. Она уже и сама не знает.
Бомонтань, за двенадцать лет до настоящих событий
Семилетняя Эми с отчаянием в глазах пробежала через зал и распахнула дверцы гардероба. Там, в огромном старинном шкафу, хранились королевские церемониальные мантии. С бьющимся сердцем она шмыгнула внутрь шкафа. Старое дерево заскрипело, и она в страхе замерла. Если она не будет сидеть тихо…
В коридоре раздались шаги.
Звук высоких каблуков, сопровождавшийся постукиванием об пол трости.
Тяжелые, уверенные шаги.
– Этот ребенок неисправим. – Это был голос бабушки – вдовствующей королевы Клавдии. Шаги приближались. Сердце Эми стучало так громко, что она боялась, что бабушка услышит его биение.