А он смотрел на нее пронзительным взглядом, как орел, который держит в когтях свою добычу и взмывает с ней в небо. Его бедра двигались в медленном темпе, но с каждым толчком его плоть проникала все глубже. Ей захотелось ускорить темп, но он держал ее за бедра, и ей, пришлось подчиниться.

Он завладел не только ее телом, но и мыслями, которые, впрочем, были довольно путаными. Во всем мире были только он и она, и охватившая их страсть.

Когда его плоть вошла глубже, она уперлась пятками в матрас и остановила его. Он замер на несколько долгих секунд, глядя на нее с недоумением. Потом медленно вышел из нее.

– Джермин, прошу тебя!

Ей так отчаянно хотелось, чтобы он поторопился взять то, что было ему нужно.

– «Прошу тебя»? Чего ты просишь? Этого? – Он снова вошел в нее.

– Быстрее, – прошептала она сквозь стиснутые зубы. – Прошу тебя, Джермин.

– Вот так? – Толчки стали сильнее и быстрее, заставляя ее извиваться от наслаждения.

– Да! – Она вдруг попыталась освободиться. – Джермин, позволь мне…

– Нет! – Он опустился на нее, придавив тяжестью своего тела. – Сегодня ты моя. Сегодня я завладел тобой.

От соприкосновения их тел его плоть словно воспламенилась. И он вошел в нее, повинуясь страсти, такой новой и вместе с тем такой древней, соединяющей мужчину и женщину во все времена. Это было похоже на танец богов.

Она стонала, обнимала ногами его бедра, цеплялась за спину и прижимала к себе, понимая, что ей всегда будет казаться, что он может быть еще ближе.

Эми почти лишилась чувств – она ничего не видела и не слышала. Все, что она знала, – это то, что он внутри ее и ведет к вершине, о которой она и не мечтала. Она предназначена этому мужчине. Она родилась для того, чтобы испытать этот момент наивысшего наслаждения, который, ей казалось, невозможно пережить.

Вместе они были единым целым.

Наконец он без сил упал на нее – тяжелый и прекрасный. Она отвела волосы с его влажного лба дрожащими пальцами и попыталась понять, как такое вообще возможно. Как два человека, еще две недели назад не знавшие друг друга, смогли одновременно добраться до самой вершины блаженства?

– Не надо, – прохрипел он.

– Чего не надо?

– Не пытайся все осмыслить. Пока не поймешь душой, даже не пытайся.

Душой? А что он знает о ее душе? Как он смеет говорить о ее душе, словно какой-нибудь знаменитый поэт или отчаянный любовник?

Ведь он не был ни тем, ни другим. Он – маркиз Нортклиф, и будет лучше, если она забудет о том, что где-то в мире живет родственная ей душа.

Где-то в мире… возможно, ближе, чем она думает.

Приподнявшись на локтях, он глянул на нее.

– Ты меня с ума сведешь, женщина. Я еще никогда так не торопился. Я даже не снял ботинки.

– Правда? Но ты никогда не клал ног на постель.

– Лучше я сниму их сейчас, потому что я намерен… не выходить из дома очень долго. – Он внимательно на нее посмотрел. – Ты обещала, что останешься со мной.

– На год. Я пообещала, что останусь на один год – на столько, сколько предписывает ваша языческая свадьба. – Ей показалось, что в его глазах что-то промелькнуло. Может, разочарование? – А потом… потом посмотрим, стоит ли мне оставаться навсегда.

– Хорошо.

Он сел, снял ботинки и с силой швырнул их один за другим об стену.

Этот жест отчаяния заставил ее вздрогнуть. Сдвинув ноги в запоздалом приступе стыдливости, она натянула на себя покрывало.

Однако когда он заговорил, его голос звучал спокойно и ровно:

– Я тебя хорошо изучил, принцесса Презрение. Я знаю, что ты сдержишь свое обещание. – Взглядом он пригвоздил ее к постели. – Во всяком случае, на год.

Глава 21

Харрисон Эдмондсон читал письмо, испытывая огромное разочарование.

11 мая 1810 года

Мой дорогой дядя,

ты должен помочь мне в трудную минуту. Мои похитители – грубые мужики. Я слышу, как по ночам они шепчутся о том, что убьют меня, и от страха у меня кровь стынет в жилах! Они говорят о пытках, о том, что отрежут мне голову…

– Не слишком большая потеря, – пробормотал Харрисон.

… что посадят меня в мешок с грузом и утопят в море, чтобы я умер ужасной смертью! Если ты не поторопишься им заплатить, ты потеряешь своего единственного любимого племянника, единственного из оставшихся из рода Эдмондсонов, кроме тебя. Только самым изощренным обманом и пользуясь добротой их запуганной служанки, мне удалось передать тебе мою просьбу. Умоляю тебя приди мне на помощь, побыстрее пришли наличные деньги. Я понимаю, что нелегко собрать такую сумму, но прошу тебя, дядя, пока они меня не убили, ты должен это сделать.

Твой любящий и верный племянник

Джермин Эдмондсон,

достопочтенный и благородный маркиз Нортклиф.

– Сопляк. – Харрисон отбросил письмо. Вдобавок к никчемным похитителям и пропавшему неизвестно куда наемному убийце его раздражал этот жалкий маркиз – Джермин! Это ничтожество воображает, что его дорогой дядюшка Харрисон, который управляет всеми поместьями и деньгами, не получая за это никакой благодарности, придет к нему на помощь. – Нет уж, – прошептал Харрисон и снова перечитал письмо.

Да, это был почерк Джермина – с наклонами и всеми завитушками. Он узнал его, потому что иногда получал записки от племянника, требовавшего прислать ему годовой отчет. На самом деле Джермин никогда не заглядывал в расходные книги. Но как же Харрисон ненавидел зарабатывать деньги для кого-то другого! Если не предпринять что-нибудь в течение следующего месяца, вся его деятельность за последние десять лет выйдет наружу, и Джермин вряд ли его отблагодарит.

Он очень в этом сомневался.

Все пять дней, что Эми провела в домике садовника наедине с Джермином, не прекращался дождь. Биггерс приносил им еду, а они проводили время в постели, почти не разговаривая, но наслаждаясь близостью друг друга.

Сегодня впервые выглянуло солнце, и они устроили пикник на прибрежных скалах.

– На этом самом месте я стоял и смотрел на море в тот день, когда ты меня похитила. На землю спускался туман, все было серым… Мне нечего было делать, некуда идти и хотелось быть где угодно, но только не здесь. Я и думать не мог, что моя жизнь изменится так решительно и так… чудесно.

– Две недели назад ты этого не говорил. – Она собрала остатки еды в корзинку.

Они сидели на ковре посреди зеленой весенней травы и распускающихся цветов. На нем были рубашка, брюки и куртка, а Эми была одета в одно из старых платьев мисс Викторины, и они представляли собой странную пару.