Сжимая ладонями его голову, Клариса прижималась губами к его губам, вбирая в себя его язык, толчок за толчком, сначала робко, потом все смелее и смелее. Он застонал, словно от боли, губы его задрожали, и их вибрация передалась ей, поднимая ее на еще более высокую ступень возбуждения. Внезапно она осмелела настолько, что потерлась ногой о его бедро, и едва сдерживаемое им желание хлынуло через край. Он отстранился, и она увидела его глаза, синие раскаленные уголья.

Он толкнул бедра навстречу ей, требуя впустить его внутрь. Клариса в ужасе застыла. Однако она знала, что он не пойдет на попятную. Теперь его уже ничто не остановит. Он вошел в нее, надавил и… впервые в жизни Клариса почувствовала в себе мужчину.

Он сделал ей больно. Обжег ее своей страстью. Ладони его упирались в пол рядом с ее головой. Он держался на согнутых в локтях руках. Он нависал над ней, подавляя ее своей силой и мощью.

Глаза ее наполнились слезами. Слезы катились по щекам, но она не пыталась их остановить. Как могла она перестать плакать, когда его напряженно поднятая шея, его раздувшиеся ноздри, его сведенное мукой лицо кричали о страдании? Ему тоже было больно. Дюйм за дюймом он пробивался внутрь, ломая на пути девственную плевру, заявляя свои права на нее. И Клариса, впитывая его мучения, утешала его, обменивалась с ним болью.

И вот он прошел весь путь, задержался в ней, давая ей привыкнуть, выжидая. Чего он ждал? Она подняла глаза и встретилась с ним взглядами.

Бедра его вжимали ее ноги в пол. Он пристально смотрел ей в глаза. Бисеринки пота покрывали его лоб. Ему стоило невероятных усилий лежать не двигаясь. Клариса видела это. Он был на грани безумия, и она не желала лететь в эту бездну одна. Она обхватила его руками, обвила ногами, принимая его в себя, признавая его превосходство по праву сильного и по праву мужчины.

И он вонзился в нее. Раз за разом он брал ее в бездумной ослепляющей страсти.

И она вдруг поймала себя на том, что поднимается раз за разом ему навстречу, отвечая страстью на страсть. Она пропустила мгновение, когда тревога ушла, уступив место наслаждению. Но и это не имело значения. Все, что было значимо для нее сейчас, – это то, как тела их, стремясь навстречу друг другу, сталкиваясь друг с другом, повинуясь ритму, древнему, как сама жизнь, сливаются в одно. То, что происходило с ними, не укладывалось в понятия разума, человеческой воли, но было прекрасным. Ни разу в жизни Клариса не делала чего-то ради того наслаждения, что дарил сам процесс, но сейчас с ней все обстояло именно так, и радость переполняла ее. Радость быть с ним, с Робертом.

Он вел ее к захватывающей дух разрядке. Все выше и выше. Кровь гудела в ушах, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она стонала, царапая его спину, ладони ее вспотели от желания. Глубоко внутри мышцы ее сжимали его, не желали отпускать…

Но он все равно вырывался. Ритм все учащался, борьба между ними становилась все ожесточеннее. Она хотела его так, как ничего и никогда не хотела в жизни, и когда он приподнял ее за ягодицы и в последний раз с силой вошел в нее, он дал ей то, чего она так хотела. Удовлетворение.

Гневное, требовательное, агрессивное удовлетворение.

Безумная ярость оргазма застигла ее врасплох, подхватила, подняла, прогнула в судорожных мощных схватках. Унесла туда, где не существовало ничего, кроме чистого наслаждения. Повинуясь какому-то глубинному древнему инстинкту, она извивалась под ним, слившись с ним в единый живой клубок, заодно с его гневом, с его тревогой, с его триумфом.

И тогда он ускорил темп, увлекая Кларису еще дальше в темную обитель наслаждения. Он застонал, исторгнув стон из самых глубин своей измученной души, не в силах противостоять неизбежному. Наслаждение, неистовое, неодолимое, настигло его. Мышцы его натянулись, как тетива лука перед выстрелом, он в бешеном темпе вколачивал себя в нее, и Клариса снова достигла оргазма.

Клариса еще не могла осознать, что он совершил невозможное: дважды довел девственницу до оргазма. От наслаждения у Кларисы перехватило дыхание. Ее тело больше не принадлежало ей, оно принадлежало Хепберну. Он был волен владеть им, пользоваться им… ублажать его. В какой-то миг, когда она взлетела на вершину блаженства, ей показалось, что она умирает.

Но нет. Она осталась жива. И когда он без сил опустился на нее сверху, поняла, что не только жива, но и чувствует себя гораздо лучше, чем прежде. Все тело ее согревало приятное тепло. Сердце пело. Внутри она продолжала ощущать несильные спазмы. Удовольствие еще жило в ней. Пол под ней был твердым, ковер шершавым, волосы цеплялись за жесткий ворс. Преодолевая сопротивление, отяжелевших век, она открыла глаза и посмотрела на него. Ничего красивее, чем его влажное от пота лицо, она в жизни не видела.

Они молча смотрели друг на друга. Он выполнил все обещания, что давали его синие глаза, его уверенная поступь, его крепкая хватка. Он подарил ей радость, которая превышала все, что она могла себе представить.

Хепберн растерянно покачал головой. Голос его звучал хрипло, словно слова царапали ему горло.

– Почему ты позволила мне овладеть тобой?

Наверное, надо было дать ему как следует за высокомерие. С чего он взял, что обрел над ней власть? Но он продолжал лежать на ней, и. она начала ощущать его вес и еще это искреннее недоумение в его взгляде. У нее не хватило духу его ударить.

– Ты не овладел мною, – тихо возразила Клариса. – Я сама тебе отдалась.

Он медленно поднялся:

– Почему? – спросил Роберт.

– Потому что ты во мне нуждался.

Глава 17

Будь осторожен со своими желаниями. Они иногда сбываются.

Старики Фрея-Крагс

«Потому что ты во мне нуждался»… Что, черт возьми, это значит?

Свирепый и злой, словно раненый тигр, Роберт, прихрамывая, брел из своего коттеджа в дом. Он проснулся в полдень, его тело было пропитано запахом Кларисы. Он спал как убитый впервые с тех пор, как вернулся с войны, и проснулся отдохнувшим.

Не важно, что с Кларисой он обрел радость, которая, как он думал, ушла из его жизни навсегда. Не важно, что он взял ее девственницей…

Проклятие! Она была девственницей.

Хепберн прижал ладонь ко лбу. Теперь эта мысль будет преследовать его неотступно. Он споткнулся. В ноге ощущалась слабость. На бедре после вчерашней драки остался большой кровоподтек. Рука болела там, где принцесса наложила шов. Его глаз, челюсть и скула припухли, руки побаливали. Ничего особенного. Бывало намного хуже.

Нет, не боевые шрамы беспокоили его. Его терзал тот неопровержимый факт, что Клариса была девственницей. Он не переживал из-за того, что она была принцессой и он лишил ее возможности вступить в династический брак: он не верил в эту ее болтовню насчет королевского происхождения.

Но она была незамужней женщиной, и он обесчестил ее. Замышляя ее соблазнить, Хепберн был уверен в том, что Клариса – женщина с опытом. Ее уверенность в себе и тот факт, что она поколесила по свету, ввели его в заблуждение. И он ее обесчестил.