– Боже мой! – Миссис Огли подалась им навстречу, Роберт присоединился к ней. – Ваше высочество, могу я вам чем-то помочь?

– Я так глупо себя чувствую из-за этой сцены. – Клариса тяжело опиралась на руку полковника, словно ей и в самом деле было очень больно. – Могу я просить вас проводить меня в какое-нибудь тихое место, где я могла бы прийти в себя?

Роберт понял намек.

– Сюда, ваше высочество. Вы могли бы присесть на подоконник, чтобы можно было вытянуть ногу. Я задерну штору, но вы можете в дырочку наблюдать за танцами, если захотите.

– Замечательно. – Клариса улыбнулась ему, и ее полная нижняя губа вздрогнула. – Благодарю вас, милорд.

– Я принесу вам пунш. – Он отвернулся, едва сдержав смех.

Как ей это удавалось? Создать ситуацию, полную драматизма и напряжения, а потом превратить ее в повод для шутки. И как ей удается заставлять его постоянно ее желать, в то время как все его помыслы должны быть устремлены на выполнение плана? Роберт больше не понимал сам себя. Он был почти благодарен тем людям, которые останавливали его, справляясь о самочувствии принцессы. Они отвлекали его и одновременно раздражали. Когда он вернулся к принцессе с пуншем и печеньем, то вполне уверенно и без видимых признаков волнения всучил ей бокал и тарелку.

Клариса приняла угощение и жестом отослала прочь Роберта и чересчур заботливую миссис Огли.

– Идите веселитесь. А я немного побуду одна. Чуть позже удалюсь и попрошу, чтобы мне сделали холодный компресс на лодыжку.

Полковник Огли даже не заглянул в альков. Вид у него был такой, словно ему не терпится поскорее избавиться от травмированной особы и вернуться к обожательницам, которые не переставали им восхищаться. Когда миссис Огли взяла мужа под руку, он увел ее прочь от злосчастного подоконника, даже не оглянувшись.

Роберт задержался у окна, задернув шторы так, чтобы остался лишь крохотный просвет.

– Все прошло прекрасно, – похвалил он Кларису. – Впереди второй акт. Ты готова?

Клариса шумно вздохнула и ответила ему уже совсем другим голосом: хрипловатым, с сильным испанским акцентом:

– Я готова, милорд. Не беспокойтесь, не подведу.

Глава 25

Красота зацепит, да и отпустит, а вот уродство до самых костей проберет.

Старики Фрея-Крагс

Следя за Хепберном, Огли заметил, как в зал, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, вошел Вальдемар, пробрался к своему бывшему командиру и что-то сказал ему, бурно жестикулируя. Огли считал, что выбил из своего ублюдка слуги всякую живость, ан нет. Все это очень не понравилось Огли. Зловещее предчувствие овладело полковником, и он утвердился в своей тревоге, когда Хепберн, коротко кивнув Вальдемару, вместе с ним вышел из зала.

Огли не забыл о том, что видел тут Кармен. Разумеется, ему не померещилось. Она была тут. По какой-то причине эта сука сюда явилась. Нетрудно догадаться, что тут не обошлось без Хепберна. Хепберн ему завидовал, желал, чтобы те почести, что оказывались ему, Огли, за подвиги, которые он не совершал, достались настоящему герою – Хепберну. Так что они с Вальдемаром явно что-то замыслили.

Ну и пусть. Не на того напали. Он раскроет их заговор еще до того, как им выпадет удача приступить к исполнению своих черных замыслов.

И если бы это была не она, если бы вдруг чувство вины перед ней заставило бы его искать встречи с Кармен там, где ее не было, тогда, без сомнения, они замышляли бы что-то другое. Умный человек, каким Огли считал себя, всегда может набрать очки на ошибках других.

Бренда прервала его раздумья:

– Оскар, ты так загадочно и странно улыбаешься…

– Да. Спасибо. Знаю. У меня эффектная улыбка, не так ли? – Он нес чепуху и понимал, что выпил слишком много. Может, не стоило так увлекаться шампанским? Но, признаться, не часто выпадает случай вволю насладиться таким первоклассным вином. – Извини, но я должен выйти подышать свежим воздухом.

– Я пойду с тобой, – потянула его за руку жена.

– Нет, – грубо ответил он и уже мягче добавил: – Дело в том, что ты не можешь идти со мной туда, куда я иду.

– А, – понимающе кивнула жена. – Надеюсь, ты будешь чувствовать себя лучше, когда вернешься.

Он хотел поправить ее, но что-то в ее взгляде отбило у него желание читать ей нотации. Временами ему Казалось, что она заглядывает в его душу глубже, чем ему того хотелось.

Отвесив жене поклон, он пошел к двери и оказался там как раз вовремя, потому что успел подсмотреть, как Хепберн и Вальдемар свернули за угол в коридор, ведущий в мало освещенную часть дома. Он шел за ними, ориентируясь по их голосам, по лабиринту коридоров, но держался от них на почтительном расстоянии, чтобы они не заметили преследования.

Конечной точкой их маршрута оказался кабинет Роберта, и, к счастью для Огли, этот недоумок Вальдемар даже не догадался плотнее прикрыть за собой дверь.

Голоса их звучали громче, но только они говорили не друг с другом, ас кем-то третьим, с кем-то, кого они хотели запугать.

Затем он услышал голос, который не слышал больше года. Голос, который надеялся никогда больше не услышать.

Теплый и женственный. Хрипловатый от курения испанских сигар. С сильным акцентом. Голос Кармен.

– Вы сказали мне, что я не могу прийти на бал, но какой смысл мне тогда здесь находиться?

Внезапно почувствовав тошноту, Огли прислонился к стене. Он приложил руку к быстро бьющемуся сердцу. Женщина продолжала запальчиво:

– Я пойду и поговорю с ней, с его тощей бледной женой, я расскажу ей, что он со мной сделал.

Огли крадучись подобрался ближе к двери, так чтобы можно было заглянуть в щелку. «Она не посмеет», – пытался он успокоить себя. Затем, вспомнив, какой у нее был вид: больной и растерянный, – когда он сообщил ей о том, что возвращается в Англию и ему совершенно наплевать, что будет с ней и их ребенком, Огли передумал и сказал себе: «Они ей не дадут этого сделать». Но Хепберн и Вальдемар глубоко его презирали. Отчаянно глотая воздух, Огли нащупал кинжал, что все время носил при себе на такой вот случай «Я ее остановлю».

То была она – Кармен. Она стояла посреди кабинета в своем откровенном лазурном наряде, и черные волосы ее были уложены так, как она обычно носила их тогда, больше года назад. Черная кружевная мантилья падала на лицо, частично закрывая его. Света было мало, но он видел, как она прошла к столу, за которым стоял Хепберн, этой своей плавной, неторопливой походкой. Огли хотелось ворваться в кабинет с кинжалом в руке, порезать ее на мелкие кусочки. Как она посмела даже подумать о том, чтобы сломать ему жизнь? Его удерживало лишь то, что ни Вальдемар, ни Хепберн не позволят ему свершить этот акт справедливости.