Я ничего не видел, а только слышал: свист летящей стрелы, глухой стук, когда стрела вонзилась в дерево ворот, треск разорванной ткани, когда миледи упала, потеряв равновесие.
Я видел только сэра Уолтера, двигавшегося с необычной для него быстротой. Он подхватил леди Элисон и втянул ее во двор, приказывая стражникам немедленно закрыть проклятые ворота.
Леди Элисон приподнялась на локте, и я уставился на нее, потрясенный. Своим металлическим наконечником стрела пронзила ее широкий рукав и все еще колебалась: острие по одну сторону рукава, оперение – по другую.
Встретившись со мной глазами, она заморгала. Я никогда раньше не видел ее такой растерянной и подумал… впрочем, не знаю, что я подумал. Было ясно, что кому-то следовало о ней позаботиться. Я опустился на землю, приподнял ее голову и положил себе на колени.
Наверно, ей было неудобно. Я в то время был кожа да кости, но она, вздохнув, закрыла глаза, словно мое прикосновение принесло ей успокоение.
– Кто-то пытался убить меня, – мужественно сказала она. Слова ее звучали спокойно, но голос дрожал.
Вокруг леди Элисон столпились женщины. Она открыла глаза, и мне стало ясно, что момент слабости миновал. Устремив взгляд на подошедшего сэра Уолтера, она деловито спросила:
– На деревню было нападение?
– Нет, миледи. – Сэр Уолтер приподнял ее руку и выдернул стрелу. – Была выпущена только одна стрела, и она предназначалась вам.
Подняв стрелу, он показал ее толпе. Женщины хором заплакали, а мужчины задвигались и затопали ногами, как боевые кони, рвущиеся в битву.
Довольный впечатлением, произведенным его словами, сэр Уолтер повел своих воинов на поиски преступника. Собственная прислужница леди Элисон протиснулась сквозь толпу и упала возле нее на колени. Это была красивая женщина, приехавшая в замок из другого владения леди Элисон, когда миледи пожелала сделать Хетти своей главной прислужницей. Я слышал сплетни среди слуг, что леди Элисон взяла ее к себе по доброте, потому что у нее был ребенок и не было мужа. Для меня это не имело значения. Я знал только, что Филиппа была добра ко мне, и сейчас она понравилась мне еще больше, потому что первая ее мысль была о нашей госпоже.
– Элисон? – Она легким движением коснулась руки миледи. – Элисон, ты ранена?
Сэр Уолтер, видимо не успевший еще далеко отойти, услышал этот вопрос.
– Стрела попала в ее рукав, глупая ты женщина. – Сэр Уолтер приподнял ткань и продел в дыру свои короткие толстые пальцы. – Разве ты не видишь?
Филиппа подняла руку леди Элисон. Что-то краснело у нее на ладони, просачиваясь сквозь длинные тонкие пальцы. Сэр Уолтер вскрикнул, и Филиппа вздернула рукав леди Элисон.
– Глупая женщина? – отвечала она. – Это ты глупец. Давайте посмотрим, что с ней.
Но тут леди Элисон повела себя очень странно. Здоровой рукой она ухватилась за ворот котты Филиппы и приблизила ее лицо к своему. Я не мог понять смысла их разговора, но я слышал, о чем они говорили, и в конце концов понял каждое слово.
– Я должна сделать это, Филиппа, – решительно сказала леди Элисон.
– Это я навлекла на тебя беду, – прошептала Филиппа.
– Не смей извиняться! – Леди Элисон явно не ожидала, что ее слова прозвучат так громко. Она встревожено взглянула на сэра Уолтера, который изо всех сил напрягал слух, чтобы услышать, о чем идет разговор, и понизила голос. – Не ты, а он. Я никогда не позволяла ни одному мужчине запугать меня и впредь не позволю. Я поклялась защитить тебя и сдержу слово. Я поеду в Ланкастер. Я найму к себе на службу легендарного Сэра Дэвида Рэдклиффа.
– Это вы легендарный сэр Дэвид Рэдклифф?
Звучный женский голос прорвался в его затуманенное сознание, и носок туфли пнул его в спину. Дэвид осторожно приоткрыл глаза. Перед его взором закружились высокие желтые деревья. Он моргнул, и деревья преобразились в разбросанную по полу солому.
Со стоном он стал припоминать. Харчевня Сибил. Утро, проведенное за пенящейся кружкой, а затем блаженное пьяное забытье.
Он снова закрыл глаза. Ему не хотелось возвращаться к действительности.
– Я повторяю: вы легендарный сэр Дэвид Рэдклифф?
В голосе женщины звучало презрение.
– Да живы вы или нет?
Вопрос сопровождался новым тычком под ребра. Неожиданно для самого себя он извернулся и схватил пнувшую его ступню.
– Я пока еще жив. А вот вам придется плохо, если вы не перестанете лягаться.
Возвышавшаяся над ним стройная женщина в белом не взвизгнула, не замахала руками, не задохнулась от испуга. Она только оперлась всей тяжестью на свободную ногу, чтобы сохранить равновесие, и жестом остановила двух здоровенных мужчин, кинувшихся от двери к ней на помощь. Бормоча угрозы и бросая на него гневные взгляды, эти двое снова заняли свою сторожевую позицию у дверей, а женщина терпеливо повторила:
– Вы сэр Дэвид Рэдклифф?
Видно, хватка у него уже стала не та. Женщина даже не испугалась. Отпустив ее ступню, он принялся тереть себе лоб. Голова у него раскалывалась, ныл, казалось, каждый волосок.
– Если я скажу да, вы отстанете?
– Вы сэр Дэвид Рэдклифф, личный телохранитель короля? – неумолимо настаивала она.
Внезапный приступ ярости налетел на него как ураган. Вскочив на ноги, он заорал ей в самое лицо:
– Уже нет!
Не дрогнув, она смерила его холодным, как зимний туман, взглядом.
– Вы уже больше не сэр Дэвид или не телохранитель короля?
Со стоном потянув себя за упавшую на лоб прядь всклокоченных волос, он отшатнулся и рухнул на скамью. Эта женщина сведет его с ума.
– Больше не телохранитель.
– Но ведь вы легендарный наемник, спасший нашего государя. Когда французы стащили его с лошади, вы схватились с дюжиной рыцарей, пока король снова не оказался в седле и не скрылся.
– С пятнадцатью.
– Что?
– С пятнадцатью рыцарями. – Медленно, с болью в каждом мускуле, он откинулся назади оперся спиной о стол. Избегая лишних движений, Дэвид поднял руки и положил на стол локти. Вытянув ноги, он уперся пятками в грязную солому на полу и принялся разглядывать свою мучительницу.
Высокая. Он готов был побиться об заклад, что, даже не становясь на цыпочки, она могла бы созерцать редеющую королевскую макушку. Изнеженная. Солнце едва ли когда-нибудь касалось своими лучами ее белоснежной кожи, а ее тонкие пальцы явно не утруждали себя работой. И богатая. Белое бархатное платье любовно облегало ее формы, а отделка из белого меха у ворота и длинных узких рукавов стоила, наверно, дороже, чем вся его усадьба.