– Ты не объяснила это Гаю.
– Я здесь хозяйка. Я не обязана давать объяснения.
– И все же, когда в замке появляется новая хозяйка и нарушает заведенный порядок, некоторые могут быть недовольны и не станут делать то, что от них требуют.
Она размышляла. Грудь ее поднималась и опускалась, и ему мучительно захотелось прикоснуться к ней.
Потом она подняла на него глаза, и, наслаждаясь созерцанием ее лица, он забыл о ее теле.
– Что ты предлагаешь?
– Ты знаешь, кому из моей прислуги можно доверить управление?
– Да, конечно.
– Твои служанки станут ему повиноваться?
– Мои служанки всегда делают то, что им говорят.
– В отличие от своей госпожи.
Она отвернулась от него и снова принялась за шитье.
– Пусть твои слуги и мои трудятся вместе. Скажи им, что леди Эдлин и Филиппа проследят, чтобы они выполняли все твои приказания.
– Почему они станут слушать леди Эдлин и Филиппу, если они не слушают меня?
– Они знают, что ты их госпожа и что ты избавила их по крайней мере от лишнего месяца голодания. Они недовольны, что ты поставила своих слуг над ними. – Он пожал плечами. – Так часто случается.
Она закончила шов и откусила нитку.
– Это ты умно придумал. Не знаю, как это мне самой не пришло в голову.
Он скромно промолчал.
– Тебе бы следовало так же разумно отнестись и к воспитанию дочери. Оно никуда не годится.
– Это почему?
– Она – девочка, а ты обучаешь ее мужскому делу.
– Что в этом дурного?
– Ей семь лет. Она не умеет ни шить, ни прясть, ни готовить, ни содержать себя в чистоте.
– Еще успеет научиться.
– Захочет ли она? Она мне откровенно сказала, что мужская работа интереснее, чем женская. – Элисон взглянула на шитье в своих руках. – Она права, разумеется. Вычистить горшок не так интересно, как объездить лошадь.
Дэвид наблюдал за тем, как она облизала кончик ярко-желтой нити, продела ее в иголку и начала вышивать узор.
– Ты любишь шить?
Элисон искоса взглянула на него.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ты все время этим занята. Все женщины все время шьют. Я думал…
– Что нам это нравится? – Она тихо засмеялась. Филиппа и леди Эдлин тоже.
– Чтобы всех одеть, приходится работать не покладая рук.
Дэвид посмотрел на них с уважением.
– Значит, вам приходится делать то, что вы ненавидите.
– Нет, но оно не доставляет нам удовольствия. – С ребенком на руках к ним подошла Филиппа.
– Я терпеть не могу ткать, – заявила леди Эдлин, скрестив руки на груди.
Дэвид отодвинулся от Элисон. Момент близости миновал, но он не сожалел об этом. Связь между ними была восстановлена, и этого было достаточно. Пока.
– А ты, Элисон?
Он протянул руки, и Хейзел охотно пошла к нему.
– Ты ненавидишь шитье?
– Я стараюсь об этом не думать. – Она с решительным видом воткнула иголку в ткань. – Но ты не ответил на мой вопрос. Бертрада – богатая наследница. За ней в приданое пойдет по крайней мере Рэдклифф.
Он поставил Хейзел на стол. Девочка смеялась, радуясь своему новому умению. Когда; Берт оставила позади этот счастливый возраст? Когда она стала упрямой девчонкой, а не младенцем с ямочками на щеках?
Не подозревая о его отцовских переживаниях, Элисон сурово продолжала:
– Когда ей будет двенадцать, к ней начнут свататься женихи. Неужели ты отпустишь ее из дома в полном неведении о ее обязанностях?
– Конечно, нет. – Он заскрежетал зубами. Гай предупреждал его, что придется разрываться между женой и дочерью. Но он не сказал, что ему предстоит участвовать в заговоре против своего ребенка.
– В двенадцать лет замуж еще рано.
– А в семь уже поздно оставаться неискушенной в женских делах.
Он сдался. У него не было выбора.
– Тогда научи ее.
На пеленках Хейзел появилось подозрительное темное пятно.
– Дай мне пеленку, я ее поменяю, – сказал он Филиппе. Она попробовала возразить, но он не отдавал ей девочку. Он хотел держать ее на руках, касаться ее нежной кожи, воскресить в памяти младенчество Бертрады.
– Я занимался этим раньше, – он взглянул на Элисон, – справлюсь и теперь.
Элисон никак не могла закончить разговор о Бертраде.
– Я не могу учить ее. Она от меня убегает.
Она ожидала его решения, но он занялся с Хейзел. Дэвид положил ее на стол и развернул, забавляя ее гримасами.
– Берт с самого начала брыкалась, когда я менял ей пеленки. А эта смеется и воркует. Так и должна вести себя девочка. Берт с самого рождения была слишком подвижной и энергичной.
Хейзел засунула ножонку в рот и жевала себе палец, серьезно глядя на него. Он готов был поклясться, что она понимает каждое его слово.
– Я не могу вообразить себе Берт за шитьем. Но мечом она орудует отлично.
– Какой ей в этом прок? – спросила Элисон. – Мне это было ни к чему.
– Ну, не знаю, – возразил он. – Если бы ты знала, как засадить человеку нож под ребро, мне не пришлось бы допрашивать каждого, кто появляется в деревне.
Он передал мокрую пеленку Филиппе и взял у нее сухую.
– Если бы ты знала, как засадить нож… – повторил Дэвид. И тут его осенило. Придерживая Хейзел за животик, чтобы она не скатилась со стола, он повернулся к Элисон.
– Я знаю что!
– Что?
– Что ты можешь сделать с Берт. Брать уроки вместе с ней.
– Что?
– Завтра приходи и поучись драться.
– Ты сошел с ума?
– Напротив, я гений. Если она увидит, как ты учишься чему-то, что ей уже известно, она поймет, что это необходимо каждому, чтобы достичь успеха. Она не будет больше считать тебя… хотя, – он снова наклонился над ребенком, – женщине в твоем положении это не годится.
– Мое положение тут ни при чем, – проговорила она сквозь зубы. – Но я не молоденькая девушка, пытающаяся убежать от своей судьбы. Я уже научилась всему, чему нужно, и я отказываюсь…
Он перевернул ребенка на животик.
– …отказываюсь делать из себя посмешище только для того, чтобы сблизиться с девчонкой, которой следовало бы уважать…