Китти вошла в бывший кабинет Констанс. Пит, как обычно, стоял у стола, приклеился ухом к телефону. Одет по случаю выходного дня неофициально, непривычно для Китти, и вновь он показался ей моложе и привлекательнее, чем тот затянутый в костюм самодур, что рассекал в будни по офису. При виде Китти лицо Пита потемнело.
— Гэри, я перезвоню! — И он бросил трубку. — Это Гэри. Наш поверенный. Все утро висит на телефоне, пытаемся придумать, как нам выбраться из этого дерьма.
— Поверенный?!
— Ты газеты с утра читала? — насмешливо поинтересовался Пит. — Впрочем, тебе и читать не требовалось, ты знала до того, как это напечатали. Так вот, в этой статье есть ма-аленький такой абзац насчет того, что рекламодатели покинут «Etcetera», если тебя не отстранят от работы.
— Да, но…
— И, прочитав это, другие рекламодатели, те, которые и не думали уходить от нас, запаниковали: не следует ли им тоже уйти, ведь реклама в нашем журнале может нанести ущерб их репутации. — Пит уже кричал.
Китти широко раскрыла глаза и даже подскочила от такого вопля. Никогда прежде не доводилось ей видеть Пита в гневе. Ворчал, бывало, вечно напряженный, характер не сахар, но ничего подобного не случалось.
— Ты что, думаешь, я нарочно это подстроила? — Голос ее задребезжал. — Господи, Пит, если б я решила сама все рассказать, я бы уж получше с этим справилась, неужели ты не понимаешь? Возле своего дома я наткнулась на старого приятеля, еще из колледжа, и он якобы знать не знал о моих неприятностях на телевидении. Мы пошли с ним выпить и поболтать, и за ночь — да, за целую ночь, Пит, потому что ему мало состряпать из моей жизни статью, ему потребовалось заодно использовать меня, унизить, превратить в шлюху, — за ночь я много чего наболтала. Я рассказывала обо всем, что со мной произошло, — понятное дело, рассказывала, ведь меня все это удручает, это давит на меня, и я рада была поговорить с человеком, совершенно чуждым нашему миру, с человеком, который уверял меня, будто он пишет роман. Роман, черт меня подери, и он вроде бы пожалел меня, а сегодня утром, едва проснувшись, я увидела эту хрень на первой странице, а у меня и так сил нет, я спала сегодня у друга в кресле, и да, мне очень жаль, я в очередной раз села в лужу, я унижена, я оскорблена, а главное — мне очень, очень жаль!
Она так и не заметила, как хлынули слезы, пока Пит не протянул ей платок, только тут Китти ощутила влагу на щеках и вынуждена была высморкаться.
— Ладно, — мягко заговорил Пит, — ладно, это совсем другое дело. Извини, что все не так понял.
Китти могла только кивнуть, принимая извинения, и продолжала тереть глаза.
— На твою квартиру в самом деле нападали?
— Прошлой ночью взорвали петарды. Целую кучу. Несколько тысяч штук. Потому-то я и спала в кресле в чужой квартире.
— Это не шутки. Это опасно. — На лице Пита выразилась озабоченность.
— Все в порядке.
— В полицию обращалась?
Китти покачала головой.
— Почему?
Она пожала плечами. Уж она-то знала почему.
— Нелегко тебе приходится.
Достаточно было этих простых слов сочувствия, чтобы слезы хлынули вновь.
— Пит, я натворила глупостей, я допустила ошибку, грубую, непрофессиональную оплошность, испортила человеку репутацию, может быть, жизнь ему загубила, и я заслуживаю наказания, но… — Рыдания сжимали горло, она с трудом продолжала: — Я больше не могу, Пит! Все, чего я хочу, — писать хорошие истории о хороших людях. Вернуться к той работе, которую люблю, и моя жизнь снова будет нормальной. Я хочу, чтобы в меня снова поверили. Чтобы ты смотрел мне в глаза и слушал, а не глядел на меня с сомнением — да, ты сомневаешься, это так очевидно. Я сама сто раз себя перепроверяю, Пит, и этого хватит: не надо, чтобы меня перепроверяли и все остальные.
Пит с сочувствием смотрел на нее:
— Обнять тебя — это будет очень непрофессионально?
— Обнять тебя в ответ — еще того хлеще? — фыркнула она.
Задним числом она подумала: непрофессионально-то оно непрофессионально, однако порой людям приходится забыть о деле и немного побыть просто людьми. Но от себя Китти не скрывала еще одно обстоятельство: эти непрофессиональные объятия длились чуточку слишком долго.
В квартире Боба шторы все еще были плотно закрыты, когда Китти покидала редакцию. Она подумала, не зайти ли к нему рассказать свою версию событий, пока Боб не услышал новости от кого-то другого, но решила — не стоит. Судя по своему состоянию после бессонных ночей, она понимала, как Боб нуждается в отдыхе.
— Я объясню ему, — донесся с верхней площадки голос Пита. Он запирал дверь офиса.
— Спасибо.
— Нынче без велосипеда? — покосился он на парковку.
— Велосипед украли.
Он уставился на Китти и даже улыбнулся от неожиданности:
— Господи, Китти, тоже они?
— Нет, другие люди. Очень уж я в последнее время популярна.
— Да уж, — покачал головой Пит.
Он смотрел на Китти, словно прежде никогда ее не видел, словно они встретились впервые. Ему как будто впервые пришло в голову, что она привлекательна, что с ней стоило бы познакомиться поближе. И Китти, к ее немалому удивлению, это нравилось. Нравилось, когда Пит так смотрел на нее. Он спустился по ступенькам и вместе с ней вышел из редакции.
— Подвезти тебя?
— Нет, спасибо, дойду пешком.
— До Фейрвью?
— Нет, я не домой.
Они дошли до его автомобиля, и Пит распахнул дверцу со стороны пассажира, сделал рукой приглашающий жест, словно джентльмен иной эпохи.
Китти рассмеялась:
— Отказа ты не принимаешь.
Непривычная близость — сидеть с ним рядом в машине.
— Куда тебя отвезти?
— На Басарас. — Это была центральная станция междугородних автобусов.
— Собираешься сбежать?
— Неплохая мысль. Но, увы, еду всего на несколько часов. Встречусь с еще одним человеком из списка Констанс. В Страффане. Женщина по имени Эмброуз Нолан, у нее свой музей бабочек и заповедник при нем.
— Музей бабочек? Впервые слышу, — недоуменно покачал головой Пит.
— Значит, читателям будет интересно.
— И как эта женщина с бабочками связана с теми, с кем ты успела поговорить?
— У меня еще неделя до отчета! Рано спрашиваешь! — в шутку возмутилась Китти.
— Неделя до сдачи в типографию, — не спустил он ей. — Сюжет мне бы хотелось узнать несколько раньше.
«А уж мне как бы хотелось», — думала втайне Китти.
— Ойсин О’Келли и Оливия Уоллес согласились написать по рассказу для раздела, посвященного памяти Констанс.