На стволах иных яблонь еще видны следы от пуль — с того времени, как сняли запрет на охоту, — в год, когда ушел Холлис. Шестьсот пятьдесят две лисицы застрелены в один-единственный сезон. Парни украшали лисьими хвостами рули своих велосипедов, а Хэл Перри, владелец «Льва», предлагал каждому, кто принесет за день охоты минимум две шкурки, бесплатно месяц харчеваться у него, любуясь собственной «геройской» фотографией на стенке бара. А ныне всякий раз, как невесть откуда появляется в окрестностях лиса, люди радуются, как дети. «Горн» отдает всю первую полосу заметкам очевидцев, и ночь-две кроликов не видно и не слышно. Ну а на третий день они опять повсюду, еще наглее прежнего.
За примерами ходить не нужно: вон кролик меланхолично уничтожает грядки лука и даже не думает прервать грабеж, когда Марч выходит на веранду. Систер захлебывается лаем и рвется с поводка, а когда понимает, что кролика ей не достать, садится и скулит. Марч днями сидит дома взаперти, и теперь у нее кружится голова от одной лишь мысли о Холлисе. Жалостный скулеж непереносим, и она совершает то, чего, возможно, не следовало бы делать; отстегивает поводок. Систер сначала недоверчиво взглядывает на Марч, а затем стремглав, пускается за кроликом. Тот мигом исчезает в густых зарослях дикой малины.
Вверху — луна. У Марч ощущение, будто она видит этот белый шар впервые или, по крайней мере, долго-долго его не видела. Она проходит по дороге совсем немного, до гребня холма, и замирает — поодаль, на обочине, пикап с погашенными фарами и заглушенным двигателем. Слышно терьера, который с лаем носится за кроликом, и треск веток в лесу.
Нет, Холлис не караулил бы так, неразличимый в темном салоне машины. Он ждал бы ее — как всегда ждал. Должно быть, какой-то незнакомец припарковался здесь. Ощущение, что за ней наблюдают, заставляет Марч развернуться и поспешить назад. Систер уже на веранде, тявкает, прося открыть ей дверь. Лишь завтра на дальней стороне сада Марч наткнется на кролика, чья шея пронзена острыми клыками терьера. Лишь завтра наберется духу сходить наверх, но никого уже, конечно, там не будет. Кроме следа шин, ведущих к ферме Гардиан.
День Основателя. Веющий с Глухой топи ветер срывает с деревьев листву. К вечеру уже так черно, что, кажется, протяни руку, сожми ладонь — и в ней останется пригоршня золы. Гвен позволила своим новым подружкам уговорить себя пойти на школьные танцы, и теперь Сюзанна с матерью ввезут ее к Лори, хотя она куда охотнее направилась бы сейчас в конюшню: в ненастье Таро обычно нервничает, и ей будет беспокойно за него до самого утра.
Вообще-то у нее имелась уважительная причина никуда с ними не ехать: преподаватели прислали пухлую папку домашних заданий (она ведь, к слову, отсутствует уже две недели). Но Марч так рада, что ее дочь занята наконец таким нормальным мероприятием, как школьные танцы, что ничего тут не поделать. Гвен теперь — послушная девочка. Она будет делать все, что ей велят, — если хочет добиться поставленной цели: остаться здесь и выкупить Таро. Эта же цель заставляет ее быть осмотрительнее с косметикой и прической а-ля сердитый дикобраз. И вот она выходит в ветреную ночь с двумя своими новыми подружками — насчет которых даже не определилась, по душе ли они ей вообще, — по направлению к школе, которую в глаза еще не видела.
— Мой папаша сейчас там, — роняет Крис. Это они минуют бар «Лев», переполненный клиентами различной степени охмеления. — Пьяный как свинья.
Крис по-настоящему красива: копна белокурых волос, бледно-кремовая кожа. Но когда она, подойдя, смотрит в окно бара, выражение лица становится глупым, некрасивым. Лори и Гвен тоже подходят и заглядывают внутрь. Там — Холлис. Не у барной стойки, уставленной блюдцами со сливовым пудингом — любимый десерт Аарона Дженкинса, — где вовсю шумит вечеринка, а за самым крайним столиком. Сидит пьет колу и молчит. Бросает взгляд в сторону окна, и даже не скажешь, видит ли он девушек по ту сторону стекла или смотрит прямо сквозь них. Он на удивление красив, думается Гвен… и странен. Во всяком случае, когда, идя в конюшню, Гвен удается с ним не пересечься, ей определенно легчает на душе. Он какой-то… бесчувственный, что ли. Такой, кого хорошо бы пореже видеть.
— Идемте отсюда, — произносит она.
— И верно, идем, — вторит Лори.
Они шагают в ночь, кренясь от ветра, куртки вздуваются шарами, и грандиозность усилия одолеть оставшихся два квартала их даже веселит.
— Боже, ну и видок у нас!
Это Лори. Все трое, добравшись наконец до школы, наводят красоту перед зеркалами женского туалета. Далеко не сразу они готовы явить себя на ободрение миру. Гвен накладывает тушь и подводит глаза, «хотя что мне, уродине несчастной, светит на фоне красотки Крис и стильной Лори?» (На той — короткое красное платье из бархата и серебряные бусы, вплетенные в темные косички.) Спортивный зал школы увешан лентами из гофрированной бумаги (отголоски моды далеких пятидесятых?), и стоит такой шум, что если не кричать, то сам себя не услышишь.
— Глазам своим не верю, — восклицает Крис. — Да это ж Хэнк!
Гвен смотрит. Действительно, он там, у стола с газировкой и бутербродами, в окружении ребят, очень популярных в своей школе — судя по тому, что вид у них весьма самодовольный. У всех, кроме Хэнка. Похоже, его что-то тревожит. На нем новая белая рубашка (из отдела уцененных товаров, что подвальном этаже супермаркета «Красное яблоко») и ботинки (он битый час их полировал).
— Странно, — продолжает Крис. — Он никогда не ходит на такие вечеринки. Вечно занят: работает или что-то типа того.
Поначалу, всякий раз сталкиваясь в конюшне Гвен и Хэнк избегали друг друга. Но с некоторых пор они уже так не поступают. Дружески здороваются, разговаривают. Обычно Гвен сложно перестать себя контролировать, но не быть приветливой с Хэнком, как оказалось, еще сложнее. Он сказал, они вроде как родственники, так что можно и не быть такой привычно несносной. Гвен никогда не призналась бы себе, но у нее хорошеет на душе, даже когда он просто рядом. А это, надо сказать, совсем иные ощущения, чем тс, которые ее, как правило, обуревают при контакте с другими представителями рода человеческого. Однако где гарантии, что все не переменится в мгновение ока и Хэнк не окажется очередным придурком, каковых немало уже она повидала на своем веку? Так или иначе, он здесь, и Гвен на все сто уверена: из-за Крис.
— Не знал, что ты тоже будешь.
Он подошел к Гвен и либо нервничает, либо задыхается, держа руку на воротничке, будто ему мало воздуха.
Гвен глядит на него волком. Что должен означать сей пассаж? Ей тут делать нечего, она не здешняя — это он хотел сказать?
— Похоже, ты людей на дух не выносишь, — пытается отшутиться Хэнк.
Тщетно. Гвен щурит облепленные тушью глаза и явно озадачена.
— Ладно, проехали. — «Боже, что я несу!» — Я просто хотел сказать, что ты классно выглядишь.
Крис и Лори пихают друг дружку локтями. Гвен хоть и стоит на своих двоих, но, кажется, померла в расцвете лет. Видок у нее еще тот: кошмарная прическа, черные джинсы и позаимствованный у матери старый белый свитер. Что это с Хэнком? Он что, крышей поехал или ослеп на оба глаза? Никто не говорил ей ничего подобного, тем более — искренне. А то, как Хэнк смотрит на нее, сомнений не составляет: он искренен.